Деревянное море
Шрифт:
Я искал в окружающей обстановке признаки тех изменений, которые произошли в жизни за тридцать (?) лет. Одежда осталась такой же, разве что изредка проходил кто-нибудь, одетый, как ребятишки в футуристических музыкальных видеоклипах, которые любила смотреть Паулина по MTV. Машины были сплошь обтекаемой формы и как на подбор малолитражки – больших вроде «мерседесов» и БМВ я почти не видел. Я долго на них глядел, прежде чем заметил: они ездили так бесшумно, потому что из их выхлопных труб не валил смрадный дым. У них вообще отсутствовали выхлопные трубы!
– Электрические, – пробормотал я сквозь зубы.
– Что?
– Ничего.
– Фрэнни,
Мимо нас прошел какой-то тип в черном пластиковом шлеме, закрывавшем всю его голову. Непонятно было, как он видит через него. Но он уверенно шагал по тротуару и ни разу ни на что не наткнулся.
– Что это с парнем?
Сьюзен скользнула по нему взглядом.
– Учится.
– Учится? С шаром для боулинга на голове?
– Не уходи от разговора, Фрэнни. Ты плохо себя чувствуешь?
Динь-дон! Меня как осенило. Теперь я точно знал, как узнать то, что мне нужно.
– Может, присядем на минутку?
Вдоль всего тротуара были установлены скамейки. Мы подошли к ближайшей, и я медленно и тяжело опустился на нее, издав для пущего эффекта стон средней громкости. Отдышавшись, я взял ее за руку.
– Сьюзен, мне надо тебе кое-что сказать. Истинная причина того, что случилось утром…
– Ты имеешь в виду, в постели?
– Ну да, это все одно к одному. Не хотел тебе говорить, потому как, понимаешь, это меня пугает и я не хотел и тебя пугать. Тем более во время путешествия.
– Что случилось, Фрэнни, ты это о чем?
– Я стал все забывать. Большое и малое – все вылетает из головы. У меня там ничего нет. Боюсь, это болезнь Альцгеймера. Я от страха чуть не обосрался.
– Ну и что? – Голос у нее был спокойный, на лице выражение: «Ну и что такого?»
– «Ну и что?» Это все, что ты можешь сказать? Память вытекает из меня, как вода из треснувшей банки, а ты говоришь «ну и что»?
– Надо зайти в аптеку и купить тебе тапсодил. Всего-то и проблем.
– А что такое тапсодил?
– Лекарство от болезни Альцгеймера. После трехдневного курса наступает полное излечение.
– Черт! – Я скроил постную мину.
– Что?
– Альцгеймера теперь можно вылечить?
– Ну да. Я сама этим переболела два года назад. Ничего серьезного, Фрэнни. Даже рецепт не требуется.
– Но…
– Что «но»? Ты из-за этого так беспокоился?
Как назло, ничего путного мне больше не приходило на ум. Мой блестящий план по выуживанию из Сьюзен нужной информации возник и исчез, как ветерок. Я озадаченно проводил глазами еще одного типа с полноохватным шлемом на голове. На этот раз желтым.
– Что это за херня – пришельцы какие, что ли? Послушай, Сьюзен, прежде чем я начну принимать этот эспадрил…
– Тапсодил.
– Тапсодил. Ну, в общем, ты должна мне помочь. Не хочу я идти по собственной жизни, натыкаясь на стены, не зная, где надо свернуть. Ответь мне на кое-какие вопросы. Идет?
– Идет.
– Кто такой Флоон? Что это за перо на его рекламных плакатах?
– Он владелец самой большой в мире фармацевтической компании. Они выпускают тапсодил и сотни других лекарств. Перо – торговая марка фирмы. Неужели ты и этого не помнишь?
– Нет. Но почему именно это перо?
– Ты же сам его Флоону подарил. Ты и Джордж.
– Джордж Дейлмвуд?
– Ну да.
– А где он теперь?
– Боже мой, Фрэнни, ты что, и этого не помнишь?
– Представь себе, не помню. Так где Джордж? Она взглянула на свои руки, сложенные на коленях.
– Он исчез тридцать лет назад.
– То есть как?
– Так и исчез. Исчез из Крейнс-Вью, и никто не знает, что с ним случилось. Ты много лет пытался его отыскать,
– Исчез? Джордж?
– Да.
Значит, это я подарил Флоону перо Олд-вертью? А Джордж – надежный, неизменный Джордж Дейлмвуд исчез, словно его и не было? Таким было мое будущее? Пока я пытался мысленно переварить эти две новости, до меня донеслась песня Ареты Франклин «Уважение» [77] . Ее выводили два голоса, один из которых звучал как-то уж больно чудно. Потому что принадлежал собаке.
Парень в линялых джинсах и футболке с надписью «Dropkick Murphys» [78] прогуливался со своим ротвейлером. Хозяин шел с приличной скоростью, пес трусил не отставая и время от времени поглядывал на парня, словно выпрашивая что-нибудь вкусненькое. И при этом оба напевали «Уважение» и почти не фальшивили. Голос у собаки был грубоватый и немного хриплый, то ли низкий, то ли нет. Я сам не понимаю, что говорю,– как, черт возьми, в точности описать голос поющей собаки?
77
…донеслась песня Ареты Франклин «Уважением. – «Respect» – соул-песня Отиса Рединга (1965), исполненная Аретой Франклин в 1967 г. (альбом «I Never Loved a Man the Way I Loved You») и достигшая первого места в хит-параде. Использовалась во многих фильмах, в том числе «Взвод» (1986), «Форрест Гамп» (1994) и «Аэроплан» (1980) братьев Цукеров – именно эту песню поет веселая монашка, сшибая гитарой капельницу.
78
Dropkick Murphys – группа из Бостона, организованная в 1995 г. и работающая на стыке хардкора с ирландским фолком; так в записи их третьего альбома «Sing Loud, Sing Proud» (2001) соучаствовал Шейн Макгоуэн, бывший лидер знаменитой ирландской фолк-панк-группы The Pogues.
Я резко повернулся к Сьюзен, но она смотрела в другую сторону. Я толкнул ее локтем, и она вскрикнула.
– Сьюзен! Эй, Сьюзен!
– Что? Ты в своем уме? Больно же!
– Да ты смотри! Смотри туда!
– Ну и что? Ты зачем меня ударил?
Певцы как раз проходили мимо нас, выводя: «У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е»…
– Не видишь? Собака поет!
– Да. Ну и что из этого?
– И когда собак научили петь? Она потерла ушибленное место.
– Несколько лет назад. Точно не помню. Спроси у Флоона. Они изобрели этот препарат.
– Какой препарат? Чтобы собаки разговаривали? Она, видимо, вспомнила, что у меня болезнь Альцгеймера, потому что с лица у нее исчезло сердитое выражение.
– Нет. Но им можно давать всякие препараты, чтобы они запоминали что надо. Ну, например, петь или произносить какие-то фразы.
– Господи помилуй! Кому и зачем это надо?
– Для забавы. Не знаю. Терпеть не могу собак.
Мальчишкой я ужасно быстро ел. Родители умоляли меня: не спеши так, а то тебя вырвет. Но мне всегда не терпелось попасть в какое-то важное место или кого-то увидеть, а пища была только горючим, чтобы доставить меня куда надо. И бывало, что из-за этой торопливости у меня потом часами болел живот. Сидя на скамейке в Вене рядом со Сьюзен, в мире, где ротвейлеры пели Арету Франклин, а молодые парни носили на головах мячи для боулинга, я испытывал такое же чувство, только теперь не в желудке, а в голове.