Деревянное солнце
Шрифт:
Тут я понимаю, почему Татьяна Георгиевна так быстро вошла в музей. Не только из-за холода и предстоящей экскурсии. Это единственное место, где можно укрыться от Зоны, вырваться из чужого дежавю. И я спешу сделать то же самое.
“Вам тут работать не страшно?” – спрашиваю я заведующую музеем Любовь Третьякову.
“Первое время было не по себе, – откликается она. – Я все ходила и твердила: ты на свободе, тебя здесь никто не держит, ты можешь уйти в любой момент. Теперь привыкла. Но иногда все равно находит”.
На меня в тот день находило еще раз: во время экскурсии, когда меня – для наглядности – на одну бесконечную минуту заперли в карцере внутренней тюрьмы, где держали (порой по полгода) особо опасных зеков, например, автора «Хроники текущих событий» Сергея Ковалева.
Хмурый свет предзимнего дня едва пробивался сквозь двойные решетки. Температура – почти как на улице. Из мебели – бетонный стол и деревянные нары, на которых спали прямо так, без матрасов и тюфяков. Все выкрашено казенной синей краской с застывшими подтеками, от которых почему-то особенно тошно.
Там, в штрафном изоляторе, я поняла: источник моего страха не прошлое, не генетическая память, не излучение места, пропитанного человеческим страданием, а будущее. Нет уверенности, что все закончилось, что это музейное «как будто» уже никогда не обернется ничьей реальностью. Попадая в зону, против воли примеряешь ее на себя, и не потому что «от тюрьмы и от сумы», а из-за отсутствия ощущения исторической завершенности.
Когда научный сотрудник музея Олег Нечаев с грохотом отпер синюю дверь карцера, я спросила его о том же:
Конец ознакомительного фрагмента.