Деревянный каземат
Шрифт:
– У меня начался новый этап в творчестве, – Костя злорадно усмехнулся, – что ты понимаешь в этом? Портрет матери – это так, школярство. Я могу лучше, мощнее! Оторви задницу от сиденья своего «катафалка» и зайди на выставку! Вчера от моих работ конкуренты тухли, не говоря о зрителях!.. А теперь уходи. Не мешай, ради бога, – он распахнул дверь и указал на выход.
Вадим не знал, что может еще сказать или сделать, ведь, по большому счету, разговаривать им не о чем – действительно, оставалось только молча уйти. Закрыв дверь, он услышал вслед:
– Но ужинать я приду!..
Спустившись к себе, Вадим подошел к портрету; опершись о стол, уставился в нарисованное лицо, будоража ненавистные воспоминания. Смотрел
– Что-то случилось?
– Ничего. Общался с твоим любимым Константином.
– И как он?
– Ему надоело писать пейзажи – решил в портретисты переквалифицироваться, – проинформировал Вадим.
– Да?.. И кого он пишет?
– Какой-то женский портрет, а что-то уже на выставке.
– Интересно, кого он уже написал? Ты можешь это узнать?
– Боюсь, сегодня он не в том настроении, чтоб мы могли нормально общаться. Может, завтра спрошу, если не запьет.
– А ты съезди на выставку. Прямо сейчас. Для меня это очень важно, – голос сделался тревожным.
– Но, – Вадим посмотрел на часы, – галерея уже закрыта.
– Я так мало прошу тебя, – мать разочарованно вздохнула, – съезди, пожалуйста. Или тебя что-то останавливает?
– Да нет, – Вадим непонимающе пожал плечами.
В раскрытое окно Костя видел, как из ворот выехал «Лексус», но не придал этому значения. Брат перестал для него существовать с того момента, как закрыл за собой дверь – его внимание занимал лишь холст и стопка карандашных набросков.
Сбросив дневную лень, вызванную жарой, улицы заполнились энергичными людьми. Разноцветные фонарики летних кафе и бегающие огоньки игорных клубов пытались создать иллюзию сиюминутного праздника, но Вадим не ощущал его. Виной тому были не столько закрытые окна, отгородившие салон от радостных звуков жизни, сколько то, что творилось в его собственной голове. …И зачем я еду? Что такого экстраординарного мог создать брат? Шедевр? Но даже если так, мне-то какое до него дело?.. Да и вряд ли шедевры создаются в пьяном угаре… – пытаясь объяснить свой нелогичный поступок, он мысленно вернулся к матери, – я практически не представляю ее, рассказывающей сказку или целующей меня, хотя ведь бывало и такое. Помню только всякие жуткие истории, будто она всегда старалась запугать меня; доказать, какой я маленький и беззащитный. Почему так?..
Извечные русские вопросы «что делать?» и «кто виноват?» Вадима никогда не волновали. Делать надо то, что делается; что получается, в конце концов, а кто виноват?.. Да какая разница, кто виноват?.. …Вот, вопрос почему – это совсем другое. Он определяет конечную цель, придавая жизни смысл, а в моей жизни пока нет смысла – есть только материальные блага; на другой же чаше весов находится вечный страх, что, поскольку все пришло, вроде, само, то и принадлежит не мне, а кому-то или чему-то… и все это каким-то образом связано с матерью. Откуда, вообще, в ее голове взялось слово «консалтинг»? А ведь заняться им предложила она!.. А абсурдное для женщины отношение к семье? Как она говорила?.. Чем жениться, лучше набери красивых девок и трахай их, сколько хочешь!.. Если б такое предложил отец, еще можно понять, но его я даже не помню; даже фотографии не осталось… хотя, какие в те годы фотографии в глухой деревне Орловской губернии? Ни черта не понятно! Но теперь уже никто ничего не объяснит, ведь портрет – всего лишь картинка, и наши с ним беседы – плод моего воображения, которое не может поведать больше, чем мне известно. Тогда выходит… выходит, я сам придумал ехать среди ночи смотреть Костины картины? Бред какой-то…
«Лексус» въехал на пустую стоянку
Вадим вылез из машины. Впереди чернела дверь, за которую предстояло проникнуть, чтоб увидеть картину и рассказать о ней …другой картине(!). Почему эта мысль пришла мне только сейчас? Конечно, не стоило никуда ездить. Дома я могу фантазировать, беседуя хоть с портретом, хоть с мусорным ведром, но нельзя же переносить все это в реальную жизнь?!.. Впрочем, раз уж приехал… – он громко постучал; потом еще и еще, пока изнутри не послышался голос:
– Чего надо?
– Откройте, пожалуйста.
– Чего надо, спрашиваю!
Вадим не знал, как обосновать поздний визит; попытался родить спасительный экспромт, но дверь неожиданно открылась – не опасливо приоткрылась, а широко и гостеприимно распахнулась. В проеме стоял здоровый детина в камуфляже, с испуганно бегающими глазами и резиновой дубинкой в руке. Вадим решил, что ничего объяснять не требуется – все опять происходило само собой, как когда-то давно в школе, потом в институте, да и совсем недавно, при создании фирмы. Он шагнул внутрь, а охранник трусливо прижался к стене. В тусклом свете Вадим увидел развешанные по стенам картины, но одного взгляда оказалось достаточно, чтоб определить – искомого здесь нет. Есть множество работ, выполненных весьма профессионально, но они не его — они не трогали, будто фотографии в чужом альбоме.
– Где здесь выставка? – спросил Вадим.
– Там, – охранник указал в темный проем.
Вадим пошел туда, а охранник остался у входа. В принципе, ему ничего не стоило вызвать милицию или огреть непрошенного посетителя дубинкой, но он стоял, заворожено наблюдая за происходящим. Наверное, если б гость принялся выносить картины, он бы также ничего не посмел сделать.
Вадим остановился на границе света и тьмы. Свет фар, бликами наплывавший с улицы, выхватывал лишь прямоугольники с разводами красок. Пошарил по стене, ища выключатель, но освещение, видимо, включалось с какого-нибудь пульта; поднял взгляд – из-под потолка на него смотрели… однозначно сказать, что это глаза, он не мог, потому что они светились неестественным зеленоватым огнем, но это были наверняка, ни лампочки и ни звезды; в них чувствовалась жизнь, и смотрели они, именно, на него. Самое удивительное, что Вадим не испытал страха. Наоборот, интуитивно сделал шаг навстречу и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Надо думать, это то, что я ищу.
– Меня не надо искать, я всегда с вами.
Вадим даже присел от неожиданности; метнулся взглядом по темным углам…
– Не туда смотришь. Я перед тобой, – и тут произошло совсем невероятное – глаза стали опускаться, медленно и плавно, словно их обладатель парил в невесомости.
– Ты не похож на Бога, – с сомнением заметил Вадим.
– Как посмотреть, – глаза сделались уже – наверное, лицо усмехнулось, – все зависит от толкования слов, разве нет?