Деревянный каземат
Шрифт:
…Ну, какая любовь? – Катя повернулась на бок, – любовь – это… Тут она запнулась, вспомнив свою единственную, реальную любовь к бывшему мужу. Обычно она старалась не делать этого, потому что глаза сразу наполнялись туманом, но сейчас воспоминание выглядело жутко примитивно и приземлено; даже самой сделалось смешно оттого, что она могла называть таким красивым словом сожительство, усугубленное совместным ведением хозяйства.
Возврат к прозе жизни вернул и ощущение времени. Катя посмотрела на часы. Хотя завтра спешить ей было некуда, но одно осознание глубокой
…Стоп, девочка, спустись с облаков, – она перевернулась на спину (теперь потолок превратился в темную бесконечность), – не забывай, о ком идет речь. Это же сексуальный маньяк, принуждающий к связи всех своих сотрудниц. Интересно, как он это делает? Так же, как со мной, или другими методами?.. А что такого он сделал? Взял за руку и пригласил поужинать? Разве в этом есть криминал?.. Просто он весь какой-то… какой-то такой, какого мне не хватает, и словами объяснить это невозможно.
И что дальше? А дальше, завтра мы поедем ужинать, и будь, что будет… Последняя мысль была одновременно тревожной и радостной, возбуждавшей воображение и стиравшей границу между страхом того, что уже знаешь, и восторгом, о котором можешь только догадываться. Все сразу успокоилось в ожидании завтрашнего дня.
…Все будет очень красиво… – это определение вызвало неожиданные ассоциации, и Катя увидела себя в театре. Она стоя аплодировала актерам, выстроившимся на сцене. Аплодировала вместе с остальными зрителями, только все были одеты в смокинги и шикарные платья, а она – абсолютно голой. Никто не замечал ее наготы, и ее саму это тоже нисколько не смущало.
Овации казались бесконечными, но вдруг вспыхнули декорации; потом рухнул занавес, вздымая снопы искр и заволакивая зал едким дымом. Люди бросились прочь, толкаясь, давя друг друга, а ее беснующаяся толпа очень бережно вынесла на улицу. Сразу стихли крики и люди исчезли, растворившись в воздухе; осталась только одинокая фигура мужчины, медленно уходящего вдаль. Катя бросилась за ним… и проснулась, видимо, наяву пытаясь повторить движения, обусловленные сном. Проснулась с ощущением не просто жалости оттого, что он уходит, а какой-то вселенской тоски… Несколько минут лежала без движения, вновь привыкая к своей комнате. Ей не хотелось, чтоб все заканчивалось так, как она поняла свой сон.
…А, может, я неправильно поняла его? Надо купить сонник; хотя бы так, для прикола, а то гадай тут, что все это значит? Говорят ведь, что в снах заключена правда, если их правильно истолковать. Театр…
– Театр – это новые знакомства, – услужливо подсказал уже ставший привычным голос, – а голая ты, потому что дура.
– Я не дура! – мысленно воскликнула Катя.
– Сонники говорят – если тебя выносят из театра, значит, ты уступишь настойчивости незнакомого мужчины. Поэтому и дура. Аплодисменты – это твой каприз. Вспыхнувшие декорации – внезапная страсть. Уходящий
– И что теперь делать?..
Собственно, голос не сказал ничего нового (да и откуда б ему знать новое?) Катя ж сама догадывалась, что все закончится именно так, но трепетный огонек, не гаснущий на протяжении всей жизни, обещал вернуть уходящего мужчину обратно.
– Я не знаю, что делать, – отчетливо послышался вздох, – я предупреждал, чтоб ты держалась подальше от всего этого, но тяжело работать с дурами. Нет, я тебя, конечно, не брошу, – успокоил голос, – к сожалению, нет у меня такого права. С другой стороны… помнишь, у Гоголя в «Ревизоре» унтер-офицерскую вдову, которая сама себя высекла? Так вот, ты похожа на нее…
– Причем здесь какая-то вдова? – обиделась Катя.
– А причем здесь любовь, о которой ты думаешь? Тебе, между прочим, грозит гораздо большая беда, чем то, что тебя, в конце концов, бросят.
– И какая же?.. – Катя не испугалась, но ведь внутренний голос – это интуиция, а в ней всегда присутствует доля правды.
– Ты слишком много хочешь – я ж не прорицатель, а хранитель. Я пытаюсь предупредить глупости, которые вы собираетесь натворить. Но вы ж, упрямые ослы, и ничего не хотите слушать!.. Может, завтра вечером все-таки останешься дома? – тон «хранителя» сделался просящим, – там фильм интересный по телевизору. Премьера, между прочим.
– Какой фильм?! – возмутилась Катя, – неужели ты не понимаешь, что если я не пойду, то буду мучиться всю оставшуюся жизнь! Может, это единственное настоящее…
– Все-все-все! – Кате даже показалось, что воздух в комнате всколыхнулся от взмахов, то ли рук, то ли крыльев, – я понял. Ладно, спи. Ох, и нахлебаюсь я еще с тобой!..
…Спи, спи… – Катя почувствовала, как голос удаляется, превращаясь в комариный писк, и открыла глаза, когда солнце шкодливо ползало по ее носу солнечным зайчиком.
Утро действительно оказалось «мудренее», потому что к обеду успокоившаяся Катя сумела все расставить по местам так, как подсказывала ее женская логика.
Во-первых, не бывает плохих и хороших мужчин. Все они одинаковы, и различия в поведении определяются отношением к данной конкретной женщине. Если Вадим так потребительски относился к своим сотрудницам, еще не значит, что он и к ней должен относиться также. Следовательно, ни подруг, ни внутренние голоса слушать не стоит. На чужих ошибках можно учиться только там, где присутствует элемент математики – в остальных случаях, ошибки сугубо индивидуальны, и предусмотреть их невозможно.
Во-вторых, что плохого, если она сходит с Вадимом в ресторан, где не была уже сто лет? Прилюдно не может произойти ничего страшного, а она за это время сумеет познакомиться с ним поближе – вдруг вопрос отпадет сам собой, а все ее вчерашние впечатления окажутся лишь иллюзиями?..
Сразу сделалось тоскливо, вроде, она уже успела выстроить свою дальнейшую жизнь, исходя из новых реалий, и внезапно все рушилось. Но потом здравый смысл взял верх. …Ничего я не строила! И, вообще, я достаточно взрослая и опытная женщина, чтоб разобраться, чего можно ждать в дальнейшем!.. И совсем легко стало рассуждать, как только она заменила слово «любовь» на прозаическое, но абсолютно понятное сочетание «создание семьи».