Дерьмо
Шрифт:
Сердце замирает - я слышу, как кто-то поднимается по задней лестнице.
Опускаюсь на четвереньки и проползаю мимо стеклянной двери. Было бы неплохо подслушать, о чем треплется эта теплая компашка. На мгновение замираю под окном - кажется, кто-то произнес мое имя, - но времени нет. Не хватало только, чтобы ют, кто спускается по лестнице, присек меня в столь неподобающей позе. Я дрожу от возбуждения, меня покачивает от выпитого, и сейчас главное - убраться отсюда незамеченным.
Натыкаюсь на стену. Поднимаюсь и на цыпочках бегу по коридору.
Вашу мать!..
Слышу впереди голоса, а за спиной приближающийся гул пылесоса. Отпрыгиваю в тень и выскакиваю на главную лестницу. Осторожно спускаюсь и ныряю в туалет на площадке, как раз у поворота лестницы. Надо успокоиться. Несколько минут сижу в кабинке, стараясь унять нервную дрожь, потом выглядываю. Горизонт чист. Выхожу из сортира. Слава Богу, что у нас здесь нет никакой охраны.
Все еще не веря в удачу, лечу к Стокбриджу, оставляя за спиной сливающееся с темнотой здание управления. Ноги едва касаются плотного, утрамбованного снега. Один раз я падаю и, лежа на спине, смеюсь. С неба опускаются изумительно прекрасные, совершенные в своей белизне снежинки. Поднимаюсь и, напевая, иду дальше.
...хотя мы падаем порою, но поднимаемся всегда...
Ветер крепчает, от него немеет лицо, и я уже не справляюсь. Ловлю такси и называю Колинтон. Ничего не могу с собой поделать - хохочу как сумасшедший. Водитель поворачивается и говорит:
– Веселый вечерок, а, приятель?
– Верно, - соглашаюсь я.
Мы немного болтаем о футболе, о «Хартс», о том, что Стронаку пора вешать бутсы. У меня даже возникает желание дать водиле на чай, но я не позволяю себе раскиснуть и отсчитываю ровно столько, сколько требуется, упиваясь его стоическим разочарованием.
ВЕЧЕР С ДАМАМИ
Воскресное утро. Я развожу огонь и быстро пробегаю глазами то, что записал прошлой ночью на видео. Хорошо еще, что уголь подвозят. Что я умею дома, так это растапливать камин. У Кэрол никогда ничего не получалось, и она уступала право разведения огня мне. Попытался постирать брюки в ванной, даже воспользовался какой-то стиральной жидкостью, и вот они висят теперь перед камином на прогнувшейся вешалке.
По телевизору, как обычно, ничего стоящего, но у меня уже вошло в привычку работать ночами. Мудозвон в ящике треплется с тремя мокрощелками, которым не терпится под него подлезть. Одна настолько напоминает Аннализу, ту пташку, которую я трахнул на заброшенной стоянке перед отпуском, что меня бы не удивило, если бы она вдруг заговорила с шотландским акцентом. Но нет, сучка оказывается Лесли из Лондона. Дурацкие вопросы выводят меня из себя. Кто их только придумывает? Речь идет о «Свидании вслепую». Я-то точно знаю, о чем бы спросил этих дур.
1. Если бы я предложил вам потрахаться, вы бы согласились?
2. Вы даете в задницу?
3. Вам приходилось слизывать глистов с задницы полицейского, обрабатывающего вас вибратором?
Вот те вопросы, ответа на которые ждет вся нация. Скукотища такая, что я берусь за сценарий.
УЛИЦА НЬЮ-ЙОРКА. ЧЕТВЕРГ. ТРИ ЧАСА НОЧИ.
Одинокий мужчина идет по темной, холодной, пустынной улице. Время от времени он настороженно оглядывается, как будто проверяя, не следят ли за ним. Он направляется к набережной. Впереди огни Бруклинского моста. Внезапно слышен чей-то крик. Мужчина поворачивается. И мы видим в замедленном движении бегущего парня с железкой в руке...
Какого хрена! Что за срань! Этот мудак Тоул просто описывает расследуемое нами убийство, только перенес его в Нью-Йорк. Ни хера это никакой ни сценарий!
Вырываю титульную страницу и две следующие и бросаю их в огонь. Последний экземпляр долбаного шедевра ублюдка Тоула! Вот туфта! Уж если читать, то что-нибудь настоящее. Я открываю страницу с кроссвордом.
Эти кроссворды, что б их, с каждым разом становятся все груднее. Кольца Сатурна... кольца Урана...
Звонит телефон.
Забыл отключить.
Отвечать на звонок, когда ты дома, значит совершать ошибку. Это слабость, обычная полицейская слабость: любопытство. Захотелось узнать, кто это может быть. Получил гребаного Тоула. Он начинает жаловаться, излагать нам свои печали. Его, видите ли, не впечатлили мои две с половиной страницы отчета. Да и как они могут впечатлить такого знаменитого писателя, как Тоул? И вот он бормочет что-то маловразумительное об убитом черномазом, об этом Эфане Вури, о том, что старикан нашего Самбо-боя нажаловался министру внутренних дел, который надрал задницу главному констеблю, который надрал задницу Ниддри, который надрал задницу Тоулу, который теперь делает то же самое со мной. Вот почему он убрал с передовой Драммонд: слишком уж большие корабли бьют со всех сторон; тут нужна броня покрепче. Мне так и хочется спросить, а как же детектив-сержант Аманда Драммонд и ее решающая роль в расследовании? Уж если она проявила себя таким умелым организатором и проницательным сыщиком, то, может быть, министру стоит адресовать свою озабоченность непосредственно ей? Ха!
Но я молчу. Тоул потому и изливает мне свои печали, что опечален сам.
Все, о чем я способен сейчас думать, это череп того парня, проломленный, разбитый, совсем не похожий на голову, напоминающий дурацкую физиономию растрепанной тряпичной куклы. Я думаю о том, что, когда ломаешь, уничтожаешь что-то, когда обходишься с чем-то по-звериному жестоко, оно, это что-то, выглядит изуродованным, обезображенным, немного нереальным и нечеловеческим, и это облегчает твою задачу, позволяет глумиться, калечить, давить, пока ты не уничтожаешь это что-то совершенно, доказывая тем самым, что уничтожение естественно для человеческого духа, что природа снабдила нас механизмами, дающими возможность разрушать и не ломаться при этом самим; она изобрела, придумала, как сделать, чтобы самые праведные, жаждая действий, совершали их, не страшась последствий; она изобрела способ низводить нас до состояния ниже человеческого, когда мы преступаем закон...
...но она была не права. Она попыталась доказать что-то мне и поступила неверно. Или, может, хотела заставить меня доказывать что-то ей, проявлять свои к ней чувства. Но я не поддамся, не уступлю. Никогда. И, конечно, ей не следовало делать то, что она сделала.
Тоул замолчал. Ждет от нас ответа. Мы повторяем то, что уже изложено в отчете. Что отправили Даги Гиллмана на встречу с представителями Форума, а дорогуше Мэнди Драммонд поручили заниматься молотком.
Что касается нас, меня лично, то я веду активное наблюдение за противником.
– Прижми этих ублюдков, прижми чертовых фашистов, - говорит нам Тоул.
Интересно, обнаружил ли он пропажу своего драгоценного манускрипта? Бедный, бедный Тоули-бой.
Тоул, конечно, враг. Это абсолютно, кристально ясно. Мы вынуждены работать с ним, так как открытое противодействие только возбудило бы в нем подозрения, но наша стратегия не меняется: выявлять понемногу слабые места и расшатывать под ним стул. Такая стратегия уже принесла определенные дивиденды. И ради достижения цели мы должны пока не давать выхода ненависти и презрению.