Дерьмо
Шрифт:
Вообще-то!
Ширли - интересная сучка. В ней все фальшивое, все искуственное, но подать себя умеет; по крайней мере ее макияж сочетается с нашими гормонами, заставляя нас поверить в то, что выглядит она примерно так, как когда-то. И только потом, когда пушка уже отстрелялась, мы видим ее истинное обличье - карикатуру на себя прежнюю.
Сучка, она сучка и есть. И сейчас ей ничего не надо, как только отведать нашей поросятины.
Мы вспоминаем все, что у нас было. А было немало, потому что я драл се много лет. Много-много-много-много раз.
– Нам надо бы сделать кое-что и для себя, - сказал я ей однажды.
– Ребята в школе, Стейси тоже. Ты сыта, и я наелся. Почему бы нам двоим не повеселиться? Плохо от этого никому не будет. Живем только раз.
Годы обмана. Мы оборачиваемся и видим ее. Сейчас, постарев, она еще больше напоминает Кэрол. Впрочем, Ширли всегда была потяжелее и покрупнее.
Ну же, детка, отведай нашего...
Она открывает рот, и в нашей голове возникает шум. Мы, я, мы видим, как ее рот принимает овальную форму, форму мольбы, и слышим послание: Бруусссс.
Ладно, если хочет, то получит. Они все получат свое.
Мы сидим за столиком в барс. Говорит она. Бар почти пустой. На линолеуме полоски света. Мы видим отчет о футбольном матче на последней странице «Ивнинг ньюс». Интересно, играл ли Стронак. Мы киваем смутно знакомому недоумку в форме, который только что вошел и разговаривает с барменом. У недоумка слишком длинный язык, и если он разболтается в столовой, там всегда найдутся готовые послушать, вроде педика Инглиса, чьи уши настроены на прием любой брехни, которая только может слететь с неосторожных губ. Пора уходить.
– Здесь нельзя разговаривать, - говорю я, и мы вызываем такси.
Машина подходит быстро, и мы сразу же садимся. От стука мотора, тепла и ее духов в штанах у меня поднимается, и я закрываю се рот своим, прерывая поток трескотни. Мой язык проникает все дальше, в самое горло... Нас бросает вперед. Такси останавливается. Мы дома.
Есть!
Я, мы... Я бросаю ее на незастеленную, вонючую кровать, всю в крошках и желтоватых пятнах от высохшей спермы, и жадно приникаю к ее пизде, лакая из нее, облизывая, глотая. От нее пахнет земляникой. Мыло. Ей это нравится, но она не желает принимать в рот мой напрягшийся, подрагивающий хуй, мой шелушащийся, грязный, противный хуй; она отталкивает его от лица и тянет вниз, и вот мы оба уже готовы кончить, и тогда я приподнимаюсь, переворачиваю ее и засаживаю ей сзади. Она недовольна, ей не хочется принимать в себя эту тошнотворную елду, излечить которую не сумел доктор Росс, но ей хочется кончить, и мы ебемся как бешеные и приходим к финишу почти вместе. Таковы правила.
Таковы правила. Она лежит, удовлетворенная и полусонная, получив свою порцию. Лежит рядом с мужем своей сестры. Она снова добилась своего, она снова заставила нас уступить. Мы опустошены. Брууссс...
Мы сидим в постели. Я закуриваю и говорю:
– Помнишь, как я отъебал тебя в первый раз?
– Как ужасно ты выражаешься! Она упрямо надувает губы.
– А чего еще ты от меня ждешь? Как еще сказать? Помнишь, дорогая, как мы в первый раз занимались любовью?.. Ха-ха-ха. Когда это было, в восемьдесят пятом? В восемьдесят шестом? В любом случае не меньше десяти лет назад. Кэрол... Мы еще и женаты были недолго. Ты пришла к нам, и вы обе изрядно нализались. А я отвез тебя домой. Помнишь?
– Помню.
Ее лицо искажается. У нас есть своя, общая история, но она не хочет это признавать.
– Я отымел тебя прямо на заднем сиденье.
– Мы улыбаемся.
– Помнишь, что ты тогда сказала? Нет? Никогда не рассказывай Кэрол. Вот что ты сказала. Десять лет с перерывами тебя дрючил муж твоей сестры. Помнишь, как приезжала к нам в Австралию? Помнишь, как мы развлекались втроем, ты, я и та, местная, Мадлен? Веселая у нас была троица. Как она тебе вылизывала. Тебе нравилось. Ты просто ерзала от нетерпения, так хотелось, чтобы тебя отдрючили. Стоило Кэрол только отвернуться, и ты уже тут как тут. Помнишь?
– Ты бываешь таким жестоким.
– Она качает головой.
– Почему ты такой жестокий? Что это дает тебе? А?
– Я всего лишь констатирую факт. Десять лет. Мы вернулись в Англию и еще не успели распаковать чемоданы, как ты уже прилетела.
– Я качаю головой, краем глаза наблюдая, как она закипает от злости.
– Ты корова. Как ни крути. Раз, другой, это бы еще ладно, но десять лет? Нет, ты - корова. КОРОВА.
– Вот, значит, как? А ты когда-нибудь задумывался о том, кто в таком случае ты?
– выплевывает она.
Мы, я, мы не обращаем внимания на ее вопрос.
– Помнишь то время, когда ты была с Дэнни? Первый раз ты пригласила нас к себе, когда он был на вахте. А потом я привел к тебе Рэя. Он был тогда детективом-констеблем. Сейчас - детектив-сержант. Мы ебали тебя вдвоем. На пару. Такой вот menage a@ trois.
– Это... мы были пьяны... ты...
– Бедный Дэнни. Эти вахты... Две недели здесь, две недели там. А пизда хуя просит.
Она пристально, напряженно смотрит на нас.
– Даже не знаю, зачем я только трачу на тебя время! Не настолько уж ты и хорош!
Она усмехается.
– Я отвечу на твой вопрос: по трем причинам. Во-первых, Дэнни в ОАЭ. Во-вторых, у меня есть хуй. А в-третьих, - я улыбаюсь, - я не стану болтать.
– Неудивительно, что Кэрол ушла от тебя! Правильно сделала!
Она встает и торопливо одевается. Ничто так не возбуждает болезненное воображение, как вид поспешно натягивающей на себя одежду стареющей сучки, которую ты только что оттянул.
Но брошенные ею слова задели нас так, что хочется крикнуть: «Она еще вернется!» Однако об этом мы промолчим.
– Убирайся!
– Не беспокойся, уйду, - огрызается она и уходит.
Через некоторое время я, мы, я, мы обнаруживаем, что готовы к продолжению. Можно было бы повторить, но ее нет. Ничего, она еще придет, никуда не денется. Полная гарантия. Мы ставим Фрэнка Сайдботтома и включаем видео, то, где блондинистая телка обрабатывает пару лесорубов в лесу на Аляске. Возбуждение нарастает, и мы звоним Банти.
– Хеллоу, Бууунтии!
– Фрэнк. Если только тебя действительно зовут Фрэнк...