Дёрни за верёвочку
Шрифт:
Бабуля вышла вся.
– Ох, не бережешь ты матку, ох не бережешь, уж и так возле тебя бьется-бьется! Всю жизнь ведь болеешь. А сейчас вот и здоровый не можешь шаг шагнуть себе же за лекарством! Ох, эгоиста, ох, эгоиста мы вырастили безжалостного! И я-то! Здоровья остатки губила, ночей с ним не спала, пеленки стирала, а он теперь волком смотрит…
Юрик пытался читать, но не мог, пока бабуля не удалилась. Не успел он и страницы пробежать, как с кухни донесся шум воды и лязг посуды. Что это она там, с беспокойством подумал
Бабуля раскрыла настежь окна у себя в комнате и на кухне, и теперь стояла у раковины, на самом сквозняке, жертвенно выскабливая кастрюлю.
– Ты чего? – очумело спросил Юрик. Он даже не понял сразу, что происходит. – Зачем окна-то?
– Душно тут…
Невинный взгляд, ангельский голосок…
– Ложись немедленно! – Юрик стал рвать у нее кастрюлю. – У тебя же о-эр-зэ!
– Коли уж ты матке не помогаешь, мне не мешай. Она и так будто белка в колесе крутится! – бабуля не выпускала кастрюлю, и Юрик не решался рвануть посильнее – встряхнешь ее, приступ еще начнется. Бывало и так. Он бросился закрывать окна.
– Не смей! – бессильно закричала бабуля. – Доктор сказал, при простудах свежий воздух полезен, а матка тут начадила.
В дверь позвонили. Бабуля остолбенела.
– Я открою! – Юрик подскочил к двери. – Может, мама что забыла.
Но это была врач – молоденькая, не по-врачебному милая, в больших очках.
– Здравствуйте, – она с удовольствием улыбнулась Юрику. За эти десять дней она приходила уже третий раз.
– Добрый вечер, – ответил Юрик, принимая у нее увесистую сумку. Она, уже не спрашивая, что где, пошла мыть руки. Редкая была врач.
– Бабуля, это врач! – крикнул Юрик.
Бабуля попыталась пронырнуть в комнату, но девушка заметила.
– Зачем же вы встаете? – укоризненно спросила она.
– Чайку попить, доченька, – елейно сообщила бабуля, укладываясь.
– Что ж ты, Юрик, бабуле чайку не принес? – врач дружелюбно улыбнулась еще раз и вслед за бабулей прошла в комнату. Юрик с ее сумкой вошел третьим. Он не знал, что ответить, и бабуля, как всегда, упредила его.
– Да господь с тобой, доченька, разве ж стану я его отрывать по пустякам. Он у нас в университет поступил, читает!
Юрик вспыхнул. Врач неодобрительно покосилась на него.
– Ну, давайте я вас послушаю.
– Юрочка, выйди, я рубаху подыму, – приказала бабуля. Юрик вышел, притворил дверь. Неужто опять ничего не пропишет, с ненавистью думал он. Прошлый раз бабуля тоже его вытолкала. Что они понимают, говорила она потом. Сопливку пришлют, чтоб отвязаться. У ней парни одни на уме. Ничего не прописала. Молоко, лежать, больничный вот… Не волновать меня велела. Из комнаты донеслись ритмичные долгие выдохи. Юрик подслушивал. «Покашляйте», – отчетливо раздался голос врача. Бабуля осторожно кашлянула, в горле у нее что-то булькнуло, и она зашлась. Юрик бросился за пертуссином.
Когда он вбежал
– Напрасно не взяли эритромицин, – проговорила она, не поднимая головы.
– Ч-что?.. – рассеянно переспросил Юрик, подавая столовую ложку с пертуссином. Бабуля вцепилась в нее, сотрясаясь уже беззвучно, полузадохнувшись. Проглотила и, не глядя, ткнула пустую ложку Юрику.
– Напрасно не взяли эритромицин, – резко осуждающим тоном повторила девушка. Юрик обернулся к ней.
– Какой эритромицин?
– Который я выписала в прошлый раз. В легких отчетливые хрипы.
Юрик жгуче покраснел. Недоумение было мгновенным и тут же сменилось ледяной злобой.
– Вы, наверное, помните, что бабуля прошлый раз не позволила мне присутствовать на осмотре, – проговорил он ровно и звонко. – Впоследствии она не дала мне никакого рецепта, передав лишь, что вы велели ее не волновать.
Бабуля завершающе кашлянула и спрятала лицо. Врач медленно повернулась к ней.
– Как же? – беспомощно выговорила она.
Юрик ликовал с каменным лицом.
– Ах, доченька, они у меня такие занятые все, – сорванным голосом запричитала бабуля. – Чувствовала себя бодро, читать по-вашему не умею, решила – неважное… Из-за пустяков-то не по-людски родных людей гонять, внучек у меня сам болящий, да и в университет поступил, не годится мне, старой старухе, надоедать со своими недугами. Доченька опять же в библиотеке допоздна, сынок в рейсах длительных…
Доктор слушала с приоткрытым ртом, у нее были детски обиженные глаза. Она чуть встряхнула головой. Будто дурман отгоняла.
– Я прописала уколы, вот, – она обращалась исключительно к Юрику, чуть заискивающим тоном. – Надо вызвать сестру, она будет ходить ежедневно. Госпитализировать необходимости пока все-таки нет… Или вы хотите? – она повернулась к бабуле. Та страдальчески улыбнулась.
– Кто ж по своей воле к вам пойдет-то! – перевела взгляд на Юрика. – Я не очень уж вас натомила, родненькие? Скажите – уйду…
Сама жертвенность. Ах, сбагрить бы ее туда! Но Юрик помнил, как мама бегала к ней, как возвращалась, убитая транспортной давкой и свиданием. А вон к той, нескончаемо перечисляла бабуля, совсем уж к развалине, и дочка, и двое внуков каждый божий день ходят, такие приличные ребятки и женщина видная – любят… А выписавшись, допрашивала Юрика: матка-то домой вовремя приходит? Не гуляет?
– Бабуля, разве ты способна утомить?
– Видишь, доченька. За мной присмотрят тут.
– Вот и хорошо. Юрик, смотри. Еще таблетки, – она опять повернулась к Юрику, стала подробно объяснять, водя пальцем по строчкам рецептов. Объяснила. Встала.