Дерзание
Шрифт:
Нелегко было Варе, признав доводы Медведева, утратить младенчески ясную веру в правоту Ивана Ивановича. Но вера поколебалась, и, прислушиваясь одним ухом к словам дорогого человека, Варя другим невольно ловила возражения против него. Очень грубое все-таки это механическое вторжение! Да и сами-то операции… Направляют ток крови в легкие не нормальным путем, а подключив, например, легочную артерию к аорте, создавая тем самым дополнительный порок.
«Нет, я не дала бы оперировать так своего ребенка!» — подумала Варя.
Хуже
16
— Сейчас ты посмотришь операцию, а потом я покажу тебе наших выздоравливающих детишек, — сказал через несколько дней Иван Иванович Варе, снова заглянувшей в больницу.
Он был спокоен. Глубокая уверенность звучала в его словах: ведь вот выздоравливают. Сегодня он делает операцию врожденного порока, которая лишь временно облегчает состояние больного, а завтра сделает ее радикально.
— Это родители Лидочки. — Идя с Варей по коридору, Иван Иванович показал глазами на двух людей, сидевших на диване.
— Я уже видела их. Они очень встревожены. Лида у них единственный ребенок. Старший сын… — Варя промолчала, но она не привыкла к недомолвкам и неохотно, явно недовольная собой, договорила: — Погиб недавно — попал под машину.
Вид операционной, обставленной сложнейшими приборами для определения состояния больного, необычен. Целая сеть проводов протянулась по комнате к операционному столу. Вся эта сложная аппаратура уже требует присутствия инженера, помогающего хирургам устранять малейшие неполадки.
А вот и больная, которую внесла палатная сестра… Тщедушное тельце девочки сплошь покрыто синевой, губы почти черные.
— Не плачь, смотри, какую чистую постельку тебе приготовили, — говорила сестра, стараясь высвободиться из цепких ручонок, охвативших ее плечи.
— Я не хочу! Хочу к маме! — со слезами, жалобно просила малютка.
«О ней тоже можно сказать: силком притащили в операционную», — подумали одновременно Варя и Иван Иванович.
Но у хирурга было ясное сознание того, что иначе невозможно, а Варя домыслила: «Если бы я потерпела такое несчастье, как родители Лидочки, я не рискнула бы вторым, последним ребенком».
— Не бойся! — Сестра посадила девочку на стол, сняла с нее рубашку. — Ложись на правый бочок. Смотри, какое колечко на руку наденем, на обе ножки.
Аппарат для дачи наркоза подключен. Ассистент попробовал маску на себе и приложил ее к лицу ребенка.
— Дыши, Лидочка, дыши! Тогда болеть не будешь, — уговаривает сестра.
Иван Иванович в халате и в полотняных чулках поверх ботинок, остановясь чуть в сторонке, наблюдает за подготовкой к операции.
Ассистент, дававший наркоз, пытается вставить направляющую трубку в горло больной, но зубы ее плотно стиснуты.
— Рано. Дайте еще подышать. — Иван Иванович, помедлив, сам вводит в трахею
Теперь ребенок спит, плотно смежив темные реснички, еле приметные на сине-сизом лице.
Второй ассистент делает разрез на правой, точно кукольной, ноге у внутренней лодыжки, готовя вену и артерию для вливаний. Еще два аппарата один за другим подключаются к крошечному телу.
Варя смотрит на мужа, который подходит в полном облачении хирурга. Какой он властный здесь!
Стол наклоняют набок, левую руку больной подвешивают на мягкой лямке и смазывают йодом, смазывают спину и грудь. Даже странно смотреть на операционный стол: он кажется пустым — так мало места занимает дитя, накрытое стерильными простынями.
А Иван Иванович кажется Варе необычно крупным среди невысоких сестер и врачей и юношески стройных студентов, облепивших подвинутые поближе трехъярусные скамьи.
Вот он выкусывает щипцами ребро, тоненькое, точно у кролика, вскрывает плевру и входит в грудную клетку.
17
Громадная бестеневая лампа, свисающая с потолка, как будто пронизывает своим светом то, что находится между нею и операционным полем: руки хирурга и ассистентов, окровавленные крючки, ножницы, поднесенные в этот момент к ране.
Большим рукам Аржанова совсем не тесно в грудной клетке ребенка: так ловко они действуют. Вскрывается оболочка сердца — перикард, под легочную артерию подведена резинка.
— Резко падает деятельность сердца! — сообщает врач от электрокардиографа, следящий за голубой искоркой на экране, которая чертит неровную, ломаную линию сердечной деятельности.
— Дайте глюкозу со строфантином… А у вас как дела? — спросил Иван Иванович врача, контролирующего газовый обмен, и немного погодя студентам: — Если у здорового человека кровь насыщена кислородом на сто процентов, то у такого больного насыщение падает иногда до тридцати.
«Что он? Неужели в самом деле спокоен? — думает Варя. — Но больной опять плохо. Она все время на грани смерти… Нет, не надо этого страшного повседневного напряжения, не надо! Снимут ли девочку живой со стола? А ведь завтра опять такая же операция, да не одна. И послезавтра. И так теперь всю жизнь! Вернее, никакой жизни уже не будет — сплошная лихорадка!»
Ребенку плохо, но необходимые меры приняты, и операция продолжается.
— Вот основной путь, по которому в течение суток перекачивается у взрослого человека из левой половины сердца до десяти тонн крови. Отсюда мы и займем немножко для орошения легких, — Иван Иванович взял на шелковую нитку-держалку аорту — белый толстый сосуд толщиной в палец, затем продел под нее резинку, чтобы сжать и прекратить ток крови при наложении соустья с легочной артерией. — Да, до десяти тонн крови выталкивает сердце за сутки! Можете судить, какой силы этот мотор.