Держава. Том 3
Шрифт:
«Идея идти с петицией настолько овладела умами, что бороться с ней невозможно», – доложили по инстанции пострадавшие большевики.
Биты в этот день были и другие их однопартийцы. ЦК РСДРП в ночь на 9 января принял решение: «Большевики должны участвовать в шествии к Зимнему дворцу, чтобы быть с народом, по возможности руководить массой».
8-го января Гапон надумал предупредить петербургского градоначальника Фулона о намечающемся шествии к Зимнему дворцу и даже дал одну из копий петиции в эсеровском её варианте.
Прочтя оную, генерал
– Но это, батенька, настоящая революция! Вы угрожаете спокойствию столицы. Я вам верил… А теперь думаю, что вас следует арестовать как подстрекателя к бунту.
Не дослушав генерала, Гапон покинул его кабинет, направившись на встречу с министром юстиции Муравьёвым.
Пролёткой правил вооружённый наганом телохранитель Филиппов – громадина с неимоверной физической силой. Навстречу попался казачий разъезд, до колик в животе напугавший Гапона: «Вот ведь как может быть. Через полчаса с самим министром юстиции встречаться буду, а еду от его превосходительства генерала Фулона, на порог дома которого жандарм этих чубатых бестий и близко не пустит. Зато они могут запросто вытащить меня из саней, если чем-то не глянусь, и за здорово живёшь отхлестать нагайкой. Тут даже Филиппов со своей медвежьей силой не поможет», – опасливо косился на казаков с винтовками за плечами, при шашках и с наглыми глазами верных защитников царя-батюшки.
– Ежели что станут гуторить, ты, Филиппов, с ними не спорь, – велел телохранителю, с облегчением вздохнув, когда казаки, покачиваясь в сёдлах, миновали их.
Священника сразу пропустили к министру.
– Вот, сын мой, – обескуражил министра таким к нему обращением, – одна из копий нашей петиции. Страна переживает политический и экономический кризис… Настал момент, когда рабочие, жизнь коих очень тяжела, желают изложить свои нужды царю…
– Я согласен с пожеланиями об улучшения экономического положения рабочих, но к чему эти дерзкие требования политического свойства? – разорвал петицию министр, швырнув обрывки под ноги Гапона. – Не вашего ума, отче, политика. Вы понимаете, что замахнулись на самодержавие…
– Да, ваше превосходительство, – взяв пример с казаков, нагло уставился на министра юстиции. – Это ограничение царской власти на благо самого самодержца и народа. А рвать петицию не следует… Ибо одна копия отдана корреспонденту английской газеты. «Молодец Рутенберг… Или, как его сейчас величают, Мартын. Правильно, что не послушал меня, – гордо хлопнув дверью, покинул приёмную министра юстиции. – Будет кровь», – проезжая мимо греющихся у жаровни солдат понял он.
– Останови-ка, братец, – велел Филиппову и громко поинтересовался, глядя на серые шинели. – Дети мои, неужели станете в народ стрелять, коли командиры прикажут…
Те мрачно молчали и лишь один, с нашивками, буркнул сидящему на козлах Филиппову:
– Трогай подобру-поздорову… А то неровён час – по шее схлопочешь, несмотря на свой важный вид.
«Эти будут стрелять, – покрылся испариной, несмотря на мороз, Гапон. – Будут, будут, – с ужасом твердил он. – Но отменить шествие невозможно… Ведь потом во всём обвинят меня, – застонал от охватившей его безысходности. Надо остановить кровопролитие…
– Нет, поезжай лучше в Нарвский отдел, – передумал он: «Пошлю оттуда кого-нибудь к писателю».
Посланец Гапона рабочий Кузин на квартире Горького не застал.
Открывшая ему дверь молодая красивая женщина: «Горничная, наверное, или поварёшка, – определил её жизненный статус пролетарий, не слишком ласково направила его в редакцию газеты «Сын Отечества». – Да, а чё мне? Деньгами батька снабдил, катайся на ямщиках, – рассуждал он, попутно надумав посидеть в трактире. – Так, самую малость. На три мерзавчика водки с мороза. Горький, – понеслись его мысли в заданном направлении, – в честь водки кличку взял или от горькой житухи? – морщил в раздумьях лоб. – А поварёшка-то – вон какая у него… Сладкая…».
В редакции застал целую толпу «антиллехентов». Писателя узнал по портрету в газете и выложил ему просьбу священника – предотвратить ожидаемое кровопролитие.
– Ибо солдат в город нагнали видимо-невидимо.
– Это мы и так видим, без отца Гапона, – с плохо скрываемой иронией произнёс господин в очках и бородке. – Ещё бы немного, и вы нас не застали. Приглашаем вместе с нами посетить министра внутренних дел Святополк-Мирского. Потребуем убрать войска с улиц города, чтоб дать возможность рабочим поговорить с царём.
– Да нет императора в Петербурге, – перебил господина Максим Горький. – В Царском Селе от террористов с семьёй прячется.
– Говорят, его здорово напугали на Крещенье, – хмыкнул ещё один интеллигентного вида господин.
Целая вереница саней и пролёток направилась к дому министра.
В точь такая же поварёшка, по мнению рабочего, как и у Горького, объяснила прибывшей депутации, что его превосходительство отсутствует.
– Врёт прислуга, – кипел праведным гневом господин в бородке и очках. – Не желает с нами встречаться. А поехали, господа, к председателю Комитета министров Витте, – предложил он.
Сергей Юльевич делегацию принял и даже распорядился подать чай с печеньями.
– Погрейтесь с дороги, – делая добродушный вид, угощал прибывших, узнав по портретам почётного академика Арсентьева, писателей Анненского и Горького: «Остальные мне совершенно неизвестны. Особенно вон тот, в смазных сапогах и косоворотке, что громко прихлёбывает чай и лихо поедает печенье», – с трудом скрыл усмешку.
Вспомнив, что он послан отцом Гапоном – не чаи распивать, Кузин с набитым ртом пробубнил:
– Эта! Отче просил, дабы избегнуть великого несчастья, посоветовать государю – принять рабочих и выслушать их требования, – вытер ладонью мокрые губы.
Витте, глядя на прибывшую делегацию, отрицательно покачал головой.
– Господа общественники, я этого дела совсем не знаю и потому вмешиваться в него не могу. Им занимаются другие люди, вплоть до великого князя Владимира Александровича. Так что увольте, – расставил в стороны руки. – Рад бы помочь, да не в моей компетенции вопрос…