Державный
Шрифт:
— Ты не в постели? — спросил Жилка.
— Что мне там делать? — усмехнулся брат. — Мы с Солошею ещё только помолвлены, пока нельзя.
Девушка стыдливо покраснела, потупилась.
— Здоров? — спросил Дмитрий Иванович.
— А что со мною станется? — расплылся в улыбке Василий Иванович. — Водкой растёрли — бодрее прежнего сделался.
Не зная, как скрыть своё недоумение, Жилка лишь развёл руками:
— Чуден же ты, Васька! До Крещенья ещё ого-го сколько, а ты уже в прорубях купаешься!
Глава шестая
ГАМАЮША
Только теперь, слушая, как Иосиф читает Матфеево Евангелие, Иван наконец-то обрёл стройный ход мыслей и вспомнил, как оказался в Софьиных хоромах, — вчера вечером, прежде чем утратить дар речи, он сам попросился сюда, сказав: «Хочу умереть там, где умерла деспинка».
В окнах ярко сияло солнце, освещая сидящих в хоромах людей. Иван по очереди разглядел каждого, узнавая — племянник Фёдор, сын Юрий, дьяк Данила, игумен Иосиф с книгой на коленях, боярин Кошкин, зять Вася, дочь Федосья, духовник Митрофан. Вон сколько! Видать, плохи дела, коль они все собрались у его постели — ждут, что помрёт. Батюшка Митрофан дремлет. Иосиф громко и красиво читает:
— «…се Аггел Господень во сне явися Иосифу, глаголя: “Восстав, поими Отроча и Матерь Его, и бежи во Егюпет, и буди тамо, дондеже реку ти; хощет бо Ирод искати Отрочате, да погубит Е”. Он же, восстав, поят Отроча и Матерь Его нощию, и отыде во Егюпет…» [181]
Иосиф кашлянул, переворачивая страницу, посмотрел на Ивана, встретившись с ним взглядом. Иван сделал попытку улыбнуться, показывая Волоцкому игумену, что он ещё жив, весел и слушает чтение.
— Сдаётся мне, Державному лучше, — молвил Иосиф.
181
«…вот, Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: “Встань возьми Младенца и Матерь Его, и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе; ибо Ирод ищет Младенца, дабы погубить Его”. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью, и пошёл в Египет».
Иван в ответ кивнул, хотел сказать: «Читай дальше», — но из уст вышипелось только: «Чщщщ… чщщщ…»
— Чашу? — спросил племянник.
— Чихнуть? — подбежал откуда-то вынырнувший постельничий Иван Море. Совсем дурак! При чём тут «чихнуть»?
Государь махнул рукой — мол, ладно.
— А вот я про Егюпет хотел спросить, — сказал тут зять Василий. — Правда ли, что Егюпет и Мисюрь — одно и то же?
— Правда, — ответил Иосиф.
Державный тихонько хмыкнул и пошевелился — ему тоже сделалось любопытно.
— Как же так? — спросил зять.
— Объяснимо, — ответил Волоцкий игумен. — Егюпет — нарицание древлее, но в Ветхом Завете жидове именуют его — Мицраим, отселе же и наше слово Мисюрь.
— А я думала, Мисюрь — это сказочная страна, — сказала Феодосия Ивановна разочарованно.
— Так это дьяк Мунехин измыслил сказку про дивную страну Мисюрь, — пояснил Мамырев. — Его за это самого теперь Мисюрем называют. Кстати, толковый дьячишко, добро бы ему получше должность.
— Ах вот оно что! — воскликнула государева дочка. — Стало быть, это мне мунехинскую сказку недавно читали. Там и про нашего Гамаюшу сказано, будто подобные ему пугайные птицы в Мисюре обитают. Воображаю: лес дивный, а в нём полным-полно гамаюшек.
— Вот и наврал Мунехин, — сказал тут сын Юрий Иванович. — Нашего Гамаюшу не из Мисюря привезли, а из ещё более дальней земли. Шпанский плаватель Христофор из-за окиян-моря привёз его, а уж потом послы привезли Гамаюшу матушке в подарок.
При упоминании деспинки, в чьих хоромах шла беседа, боярин Кошкин перекрестился и произнёс:
— Царствие небесное блаженной памяти княгине Софье Фоминичне.
Все последовали его примеру, за исключением Феодосии Ивановны, она увлеклась борьбой с попугаем, отнимая у него шёлковый убрусец, которым до этого дразнила птицу, сидящую в огромной серебряной клетке. Государь тоже вытащил из-под одеяла руку и, немного приподнявшись, осенил себя крестным знамением.
— Совсем хорошо! — при виде этого воскликнул Иосиф Волоцкий.
— Державный, может, покушаешь? — спросил постельничий. — Со вчерашнего ничего не ел, а уж полдень нынче.
— Инн… — покачал головой Иван Васильевич и поманил к себе попугая: — Г…г-г!.. — Мол, поставьте поближе.
— Гамаюна? — понял первым зять Василий Данилович.
Государь кивнул. Клетку тотчас перенесли и поставили подле кровати Ивана на маленьком столце. Гамаюша, завладев убрусцем Феодосии Ивановны, утратил тягу к нему, и красная шёлковая тряпица лежала теперь на дне его клетки. Вблизи государя он внимательно посмотрел на Ивана Васильевича своим карим глазом и спросил голосом покойницы Софьи:
— Доколе?
Не зря его Гамаюном нарекли — подобно райской птице, попугай ведал человеческую речь и мог изображать голоса разных людей. Особенно хорошо ему давался голос покойной деспинки, которая души в нём не чаяла и часто беседовала с Гамаюшей, особенно когда была у Ивана в опале. Слово «доколе», видать, вынесено попугаем из той же опальной поры.
— Гамаюн, а петь не умеет, коли запоёт, то хоть святых выноси, орёт ором — вельми прескверно, — сказал Кошкин.
— Но зато нарядом до чего же красив! — возразил племянник Фёдор Борисович. — Кафтан жёлтый, ферязь зелёная, охабень синий, щёки красные, алые, аки у невесты великого князя Василья Иваныча.
Тут Державный вспомнил, что Иосиф давно жалуется на притеснения, чинимые его обители Фёдором Борисовичем. Надобно попенять племяннику, да как тут теперь попеняешь, коли онемел вконец.
— Гаврила, — произнёс попугай.
Вот! Гамаюша и тот разговорчивее государя Московского и всея Руси! Батюшка Василий Васильевич жизнь свою в слепоте доживал, а нам, как видно, придётся в немоте и безмолвии.
— Осифе! Отчего не читаешь? — проснувшись, спросил духовник Митрофан.
— Добро ли, когда птица будет перебивать Святаго Евангелия чтение? — пожал плечами Иосиф.
Все помолчали, глядя на птицу и любующегося ею государя. Иван нарочно, желая показать, что не хочет расставаться с Гамаюшей, принялся кормить попугая орешками. Иосиф закрыл книгу.
— А вот я хотел спросить, — промолвил сын незабвенного Холмского, — отчего Господь наш в Егюпет бегал? Разве иначе не мог Отец Небесный спасти Сына от Иродовой ярости?
— Отцу Небесному нет ничего невозможного, — отвечал Иосиф Волоцкий. — Однако же, сделав Слово плотию, Он хотел явить миру, что Сын Его есть отныне Сын Человеческий, воплощённый, а не призрак. К тому же тут есть поучение всем нам — не искушать судьбу и, когда можно, убегать от ярости ненавидящих нас, коли уж и Спаситель бегал от Ирода.