Держи меня
Шрифт:
Больше всего хотелось не подчиняться. Потянуть этот страшный момент. Вдруг, если подольше посидишь с закрытыми глазами, все быстрее прийдет в норму и я быстрее выздоровею? А может, отказаться? И так посидеть пока?
— Открывайте! — повторил доктор. Что ж он такой нетерпеливый? У человека, может, жизнь рушится!
Но делать нечего, нужно же подчиняться. Открыла. Вижу! Огромного бородатого мужика в белом халате и высоком колпаке на голове! Так была рада, что чуть не бросилась к нему обниматься! Если бы силы были, так бы и сделала. А может, вот такие перепады настроения — это результат травмы
Только… Почему это моя голова такая лёгкая? Да нет, этого не может быть… Просто у меня — повязка, а волосы под ней. А как же рану бинтовали — по волосам что ли? Так ведь нельзя, наверное?
Доктор посветил мне в каждый глаз по-очереди фонариком. Задал несколько вопросов о самочувствии и собрался выходить.
— Доктор, а волосы? Мне что, волосы отрезали?
Я еще не верила в это.
— А как же вы хотели, милочка, вам, между прочим, рану на голове шили? Вам вообще, сильно повезло, что рана эта не сильно глубокой оказалась. Что за люди, она зрения могла лишиться, а плачет из-за волос! Волосы — не зубы, милочка, отрастут.
Он вышел из палаты. Тетя Галя тоже что-то говорила. Я не слушала… На кого я теперь похожа! Я и до этого-то красавицей никогда не была, а теперь….
***
Сон? Мне снится сон? Какие приятные ощущения! Мое тело гладят нежные руки. Трогают бицепсы на руках, скользят выше, пальцами пробегают по шее… И вот уже эти пальцы кругами, сужающимися к соскам, чуть касаясь, двигаются по груди.
Еще несколько секунд и к рукам присоединяются губы. Горячие влажные трепещущие… Губы эти прокладывают дорожку от ключицы и вниз, вниз, останавливаются ненадолго на сосках, прикусывают, посасывают каждый по очереди. Знаю, чувствую, что она не остановится здесь надолго, что цель другая, что цель несколько ниже. И эта цель уже готова и ждет ласки.
Подрагивающие пальцы, прохладные, чуть влажные, видимо, от волнения, пробегают по всей длине, особо останавливаются на головке. Немного сдвигают крайнюю плоть, растирают смазку, выступившую на самом кончике.
Как же хорошо! Я чувствую, как она замирает, разглядывая мою плоть. Как пальцы сжимают головку, как медленно тугим кольцом обвившись вокруг, опускаются вниз по члену, потом вверх… я даже слышу ее участившееся дыхание. Я даже не дотронулся до нее, а она тоже завелась! Я хочу… Мне нужно… Шепчу ей:
— Возьми его в рот!
— Да-а-а! — то ли стонет, то ли шепчет в ответ она. И губы накрывают меня…
Блядь, что за голос? Чувствую, как сон быстро покидает меня. Развеивается, исчезает. Но губы на члене так и остаются настоящими, вполне себе осязаемыми. Стоп, где я? Кто здесь?
— Аля?
Я зову ее и одновременно с этим открываю глаза.
В полумраке комнаты, освещаемой только лунным светом, хорошо виден темный силуэт женщины, склонившейся надо мной, сидящей между моих ног. Длинные волосы закрывают от меня ее лицо, они разметались по моим бедрам, по животу. Но мне не нужно видеть лицо. Я с первого взгляда понял, кто это. И это — не Аля.
— Влада, что ты делаешь?
— Узнал, наконец-то! — она подняла голову, но член из рук не выпустила, продолжая
Вот же ж гадство! Идиот! Зачем согласился ехать к ней? Зачем повелся? Ведь за отдельную плату мог остановиться в клинике. Здесь, как и везде в мире, плати деньги — и будет место и для пациента и для сопровождающего. Я же договорился уже. Но она уговорила.
Где-то на краешке сознания мелькнула гадкая мыслишка: а может, пусть все идет так, как идет? Ну, от меня же не убудет? Не сотрется, в конце концов, от одного раза? И Аля ведь так далеко, в другой стране, за тысячи километров от меня. А Влада — вот она, рядом. И ведь осталось-то всего ничего — несколько движений и вот она — разрядка!
Но мысленно произнес ее имя и как ледяной водой окатили. Какой же я козел!
Отодрал пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся в член. Владино недовольство можно было буквально потрогать рукой — напряглась, злится. Какой же я гад! Ведь Владке-то верность не хранил. Пока она в Германии зависала, я дома имел одну давнюю знакомую — дружили чисто для секса. И никаких тебе угрызений совести!
— Почему, Рома?
— Не знаю. Просто не могу.
— Можешь. Не нужно обманывать.
— Прости меня. Если тебе станет от этого легче, то я скажу — могу… и хочу тебя сейчас, но люблю ее, понимаешь?
— Ну, и дурак!
— Согласен.
***
Больше трех недель я пролежала в больнице. Завтра обещают снять гипс и, если все нормально, выписать. Я смирилась. И даже не плакала уже, когда смотрела на себя в зеркало. Так как в первые дни.
Когда я увидела себя впервые, я была в шоке. Множество мелких ранок на припухшем лице, синяки под глазами, и короткий ёжик волос. А ведь, оказывается, можно было только в месте, где рана, выбрить! Но так как я была без сознания, некому было отстоять мою красоту.
Я ждала. Особенно в первые дни. Надеялась, что он найдёт меня. Что дверь в палату однажды распахнется и на пороге окажется ОН. Я и хотела и боялась этого. Но он не пришёл. Зачем ему я, когда есть красавица и умница Влада?
Днем было легче. Рядом находились люди, страдающие, радующиеся, переживающие. Ночью я плакала от жалости к себе, от тоски по Роме. Во сне я видела его. И готова была бы спать все время, если бы это было возможно.
Почему я не сфотографировала его? Могла бы хотя бы смотреть на него, мечтать о том, что могло бы, если бы…
У меня было много времени, чтобы подумать. Ну, и я поняла, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.
18
Жизнь продолжается, как бы ни было больно. Столько всего навалилось. Выписалась из больницы, приехала домой. Мама еще была в Москве. Забрала Лизу у соседей.
В квартире полный погром. Там и так-то, благодаря Марине, было ужасно. Но сейчас — вообще, кошмар! В нашей комнате все перевернуто вверх дном. Разбит даже маленький телевизор, который был куплен для Лизы. Племянница со страхом озиралась по сторонам. Все вещи валяются вперемешку: наши с наркоманскими на полу. Холодильник отключен от электричества — протухло все, что еще там оставалось. Вонь неимоверная!