Дерзкий рейд
Шрифт:
— В ревком, — подсказал Степан.
— .Чтобы прямо к народному комиссару товарищу Сталину, — добавил Джангильдинов.
— А к нему вас допустят? — озадаченно переспросил Груля.
— У них мандат от самого Ленина, — сказал рыжебровый. — Ясно?
— Как штиль на море, — ответил Груля.
— Так и жми прямым курсом на таратайке, — велел рыжебровый и крепко пожал на прощание руки Джангильдинову и Колотубину: — Счастливого плавания!
2
Таратайка оказалась обыкновенной повозкой, а кобылки — тощими
— Для удобства плавания по суше, — пояснил Груля, хлопая ладонью по пружинистому матрацу. — Как в каюте первого класса. Прошу садиться!
Сам Груля уселся спереди, подложив под ноги винтовку, натянул вожжи и взмахнул кнутом:
— Но! Но! Пошли, сивохвостые!
Лошади неохотно тронулись с места. Копыта зацокали по булыжнику, изредка высекая искры.
— Бывали в Царицыне? — поинтересовался моряк.
— Впервой, — ответил Колотубин.
— Неказистый, а все ж портовый городишко. Вытянулся, как колбаса, повдоль берега, — пояснял Груля. — Там, на севере, — он махнул кнутовищем назад, — заводы Дюмо, французишка такой тут промышлял, сейчас нет его, смылся. Там и другие французы жили, мастера, инженеры. Эта слободка называется Малой Францией. Поюжнее, этаким островком, живут поляки, их слободку здесь называют Балканами, словно не знают, что Балканы никакогошенького отношения к Польше не имеют. Но раз назвали, тут никуда не попрешь! У поляков своя церква, костел по-ихнему называется. По праздникам у них в костеле музыка красивая и плавная играется на такой большой гармони, что ордан называется. Слыхивали, может?
— Не ордан, а орган, — поправил Джангильдинов. — У католиков он всегда уважается, любят играть, чтобы за душу потрогало.
— Пусть будет орган, — миролюбиво согласился Груля и, хлестнув коней, продолжал: — За речонкой Царица, где воды курице по колено и пьяному мужику грязи по самое горло, находится татарская часть. Капказ называется. Сплошные саманные мазанки, голь перекатная, а гляди, себе какую мечеть, церкву мусульманскую, отгрохали! А дальше, на юг, где станция такая Сарепта, немецкая колония, там горчицу мелют. Сарептская горчица… Слыхали про нее?
— Послушаешь тебя, так тут одни иноземцы живут, — сказал Колотубин. — Словно город не российский.
— Мало, видать, вы, товарищ, городов смотрели, — отозвался Груля и снова хлестнул лошадей, — а я поплавал на Каспии и по Волге-матушке. Так вот, дорогой товарищ, скажу тебе, что русский человек завсегда в самом центре, в середке города располагается. Так и тут, в Царицыне. Вон махина собора каменного! Как маяк морской, на много верст с Волги видать. Тут и есть главная часть, где сплошь люди русские, пьют с закускою, а иногда и так — понюхают кулак и шабаш, отче наш!..
— Ловко ты и складно говоришь, прямо стихи выходят, — похвалил Колотубин.
— Само собой так получается, даже когда и не совсем желаешь, — признался Груля. — Терплю я нерадости через это. Скажешь складно, а кому и не по нутру, так с кулаком сразу и лезет, что хошь не
— Разные бывают люди, — сказал Джангильдинов, — одни любят шутки, другие не любят очень. У нас, у казахов, шутку любят, уважают, кто красиво и складно говорит. На праздниках даже такие состязания устраивают, из дальних аулов шутники и остряки приезжают.
— Хорошую шутку и доброе слово везде любят, — подтвердил Колотубин.
— Скажи мне, мил человек, товарищ Азия, вот что. Ты называешь свой народ казахами, а мы, русские, зовем вас киргизами. А по-правильному, кто же вы? — полюбопытствовал моряк.
— Степь за морем Каспием большая. И горы есть, и пески, — охотно пояснил Джангильдинов. — Много племен разных кочует. В Небесных горах, Тянь-Шань называются, живут кочевники, что именуют себя киргизами. А там, где пески пустыни Каракум, живут скотоводы: текинцы, йомуды, эрсари, чаудоры, сарыки, которые зовутся одним именем — туркмены. В долинах Ферганы и Зеравшана живут земледельцы, много садов там и хлопок растет, как у вас пшеница. Эта люди зовут себя узбеками. А в большой степи, от Каспия до самых гор, кочуют смелые и добрые люди — казахи. Так есть на самом деле. Только русские почему-то всех называют киргизами. Это еще ничего. Но вот когда сартами называют, это обидно.
Слово «сарт» Колотубин, слышал впервые. Он крепко его запомнил. «Наверное, оскорбительное слово, — думал Степан. — При случае надо будет в отряде поговорить с бойцами, разъяснить. Многие впервой едут в Азию».
— А разговаривают мусульмане по-разному? — продолжал интересоваться Груля.
— Понять можно, трудно, правда. Много слов несхожих.
— А вера? Одна?
— Вера одна, мусульмане все. Только люди разные, одни верят, а многие только обряды выполняют, просто привычка.
Колотубин внимательно слушал и смекал. Вот как выходит: какая обширная матушка-Россия, сколько разных народов живет! «Придется потом у командира спросить, — думал Степан, — каким образом они различают племена? По словам, а может, и по одежде?»
Джангильдинова и Колотубина удивило обилие военных на улицах города. Шли пехотинцы, распевая песни, проскакали верховые. На перекрестке пришлось остановиться, пропуская артиллерию. Грузные, сильные кони, запряженные попарно цугом, тащили зарядные ящики и полевые пушки. Тяжело грохотали по булыжнику их окованные колеса.
— Скоро приедем? — спросил Джангильдинов.
— Почти на месте, сейчас за собором на станцию выедем, — ответил Груля. — Там личный поезд наркома стоит.
Темная громада собора вырисовывалась впереди, поднявшись в звездное небо. Где-то рядом послышался привычный шум железной дороги, лязганье буферов, короткие гудки маневровых паровозов.
Привокзальную площадь освещали несколько тусклых фонарей. Около кирпичного здания вокзала возвышалась трибуна, сколоченная из досок и обтянутая красной материей, на которой крупными белыми буквами был написан лозунг. Колотубин прочел: «Смерть мировому капиталу!» Около трибуны расхаживал пожилой красноармеец с винтовкой в руках.