Десант на Европу, или возвращение Мафусаила
Шрифт:
– Да ведь я с этим к вам и шел! – прорвался я наконец сквозь его красноречие. Надо же какой разговорчивый капитан попался, а как же многозначительная немногословность старого космического волка? – Вы правы, капитан, я оказался на борту не случайно. Да и на «Селентиуме» тоже…
Вытряхнув из термоса остатки кофе, Харрисон сказал товарищу:
– Знаешь, в какую виртушку я больше всего любил играть в сопливом возрасте?
– Ну? – буркнул Серебров, не любивший, когда его отвлекали по пустякам.
– Ты не поверишь – в «Долгую вахту»! Это был
– И что?
– Как что? Сейчас мы тоже в нее играем, только в натуре! – Харрисон расхохотался. – Седьмой час уже пилим без продыху…
– Понял, смешно, – отозвался штурман и добавил: – Ты же знаешь, что Тэнгр в больничке. А капитан проводит сеанс психотерапии с пассажирами…
– А особенно, с пассажирками! – осклабился второй пилот.
– Брось, Харви, – снова не поддержал его Серебров. – Эдик – кэп толковый. И вообще, серьезный летун. Это было заметно, когда он еще в штурманских лычках щеголял. Слышал историю о том, как «Горгону» – ну, ту самую, которой Кит командовал – кариолис прижал к внешнему ободу Кольценосца? Так вот, ребята говорили, что сам Грегуар растерялся! Представляешь? Не кто-нибудь, а Молибденовый Грегуар, который нижнюю челюсть потерял при посадке на Холодное плато, а лоханку, набитую научниками, сберег! А тут – растерялся!
– Я бы тоже растерялся, – хмыкнул Харрисон. – Кольценосец – планета серьезная, не то, что Меркурий… Вляпаешься в Обод, и поминай как звали!
– Вот и я говорю, – продолжал увлекшийся штурман. – А Эдик, ничего, перешел на ручник и давай тихонечко боковыми стравливать. С грехом пополам ушли. Ребята сказывали, зазор оставался в три мегаметра!
– Байки, – отмахнулся второй. – Кстати, о ручнике. Если мы сейчас не почешемся, придется и нам молибденовые челюсти вставлять! Икарус на походе.
– Не слепой… Сэр Айзек, как и полагается англичанину, всегда безупречно точен!
– Много ты знаешь об англичанах, – пробурчал Харрисон.
– Ладно, Харви, не бурчи, – сказал штурман. – Не нравиться Ньютон, положись на Кеплера – он датчанин.
– Что ты разговорился сегодня? – прищурился второй. – Обычно из тебя и слова не выдавишь.
– Если честно, «псих» колотит, – признался Серебров. – Никогда еще в реале не сажал борт на обмылок.
– Не сажал, и не будешь, – парировал пилот. – Твое дело дебет-кредит свести, а сажать посудину на Икарус, который ты непочительно называешь обмылком, будет старина Харрисон.
– Распустил перья, ирландский ястреб! – рассмеялся штурман. – Знаешь, как у нас, у русских, говорят? Рано пташечка запела, пока кошечка не сьела!
– Не знаю, как там у вас, медведей, говорят, а вот я тебе скажу: если на касании нуля не будет, ты у меня еще не так запоешь!
– Будэт, дарагой! – сказал Серебров по-русски, но с каким-то странным, с точки зрения понимающего язык осин ирландца, акцентом. – Всэ будэт!
Вахтенные трепались и балагурили, но дело свое знали. Говоря об изменении траектории полета, капитан не стал сообщать пассажирам одну пикантную подробность. На Меркурий они не попадут, но это полбеды. Беда в том, что пролетная орбита корабля проходит слишком близко к Солнцу! И в теневом конусе «Планеты номер раз», как предполагалось, укрыться теперь тоже не получится. По счастью, спасительную тень в пространстве могут предоставить не только планеты.
– Вот он, красавчик! – гордо, будто счастливый отец о своем сыне, сказал Серебров. – Парит, наш орел!
– Пока еще нет, – сказал Харрисон, мельком глянув на экран, где виднелся крохотный полумесяц. – Вблизи солнышка любая каменюка дымится. От этакой жарищи испаряется даже космическая пыль… Слушай, а может, ты просчитался, и мы нагнали не ту планетку?
– Не ссы, пилот! – усмехнулся штурман.
Харрисон представил раскаленную до точки плавления свинца дневную поверхность Икара, испаряющуюся пыль, горячим гейзером рвущуюся в черные небеса, и ему стало не по себе.
– Ладно, я тебе верю… – вздохнул он.
– Кстати, – сказал Серебров, – когда мы подрулим к солнышку, эти твои испарения нам обшивку не потрут? Ну, пока мы будем вместе с Икарусом кувыркаться…
– Полагаю, что выдержим, – ответил Харрисон. – Даже еще лучше, пропустим через коллектор и дозаправимся. А обшивку потом нарастим. Ты не отвлекайся, дружище!
– Не учи отца е…
Штурман осекся. В рубку вошел Климов, который не любил мата на вахте.
– Как дела? – спросил он, усаживаясь на свое законное место.
– Тормозим по графику, капитан! – доложил штурман.
– Отлично. А у тебя, Харви?
– Небольшой перерасход топлива. В остальном порядок.
Капитан удовлетворенно покивал.
– Так и должно быть, – сказал он. – Неплановое ускорение и экстренное торможение…
«Вестник» нагонял астероид. Второй пилот заметно нервничал. Слишком уж сложной была механика этого дела, особенно теперь, когда нельзя было довериться Церебруму. Икар приближался быстро – крохотный планетоид имел, как ни странно, почти шарообразную форму, благодаря чему отбрасывал вполне приличный конус тени. Нужно было только держаться ближе к поверхности на ночной стороне.
«Короткие сутки у этой планетки, – думал Климов, не сводя глаз с траектометра. – всего-то два с половиной часа, зато год длиный… Надеюсь, нам не придется встречать здесь Рождество?…»
Главное было нормально причалить, а удерживать корабль в пределах ночной стороны – дело примитивной автоматики. Правда, все эти «телодвижения» будут сопровождаться рывками, перемежающимися почти абсолютной невесомостью, но пассажиры потерпят. Сейчас даже самые ограниченные из них осознали, что нет смысла устраивать истерики из-за мелких бытовых неудобств, когда речь идет о выживании.
Климов понял, что избегает думать о том, что его больше всего беспокоит. Этот мальчишка, младший Быстров, поведал ему, обычному в общем-то космолетчику, такое, что проще счесть сюжетом дряного романа. Всемирный заговор таинственных повстанцев, кибернетический организм-убийца, пытающийся уничтожить экипаж и пассажиров, и все это на фоне мировой катастрофы. Как было бы хорошо, окажись все это плодом воспаленного юношеского воображения! Захотелось пацану прокатиться зайцем на космолайнере, вот он и наврал с три короба для отмазки.