Дестини
Шрифт:
– Мне они не нужны. Я не возьму их. Я начинаю все с начала.
Она повернулась и принялась запирать чемоданчик.
– Ну что, идем, Касси? Я не хочу опоздать на поезд. Касси пожала плечами, вздохнула и направилась к машине. Она понимала, что спорить не имело смысла. Горе по-разному действует на людей: одни начинают цепляться за вещи, другие стремятся от них избавиться. Касси решила прийти попозже и все упаковать. Элен еще может передумать и тогда обрадуется, что Касси все сохранила.
Самообладание девушки несколько тревожило Касси. Всю дорогу до Монтгомери она искоса поглядывала на Элен. Но никаких признаков слез не было, Элен просто сидела с этим своим выражением строгости на лице, она едва вымолвила слово. В Монтгомери они послали телеграмму сестре Вайолет, Элизабет, и заказали билеты на самолет,
Снова стало очень жарко, и они ждали поезда в тени. Элен покачивала чемодан и смотрела вдоль колеи.
– У тебя уже есть какие-нибудь планы, милая? – спросила наконец Касси с некоторой тревогой.
– О, да. Масса планов.
– Я хочу сказать – ты подумала, чем будешь заниматься, когда приедешь в Англию, и так далее?
– Точно еще не знаю. Надо будет с чего-нибудь начать. Найду какую-нибудь работу. Может, научусь печатать на машинке. Или буду учиться на актрису. – Элен слегка повернула голову.
– Что? Как Вайолет? – Касси была удивлена и растрогана.
Казалось, ее вопрос чем-то обеспокоил Элен, она снова отвернулась в сторону.
– Наверно.
Касси нахмурилась.
– Знаешь, у них тяжелая жизнь. Искать работу. Добиваться. Тут же дело не только во внешности. То есть для таких вещей надо, наверно, иметь знакомства. Не знаю. Вайолет всегда говорила…
– Поезд идет, – перебила ее Элен и показала. Посмотрев в указанном направлении, Касси увидела, что сигнал семафора сменился на зеленый. Она снова вздохнула. Лучше ничего не говорить. И времени уже нет, да и Элен вряд ли ее послушает. Может, эта мечта поможет ей утешиться – как нечто, за что можно уцепиться, что будет придавать сил. Она улыбнулась и крепко, сердечно пожала Элен руку.
– Ну, ты уж мне непременно напиши сразу. Дай знать, как обстоят дела. Как тебе там живется в Англии…
Она помогла Элен с чемоданом войти в поезд и нашла ее место. В последний момент, когда Касси уже собиралась спуститься обратно на платформу, Элен повернулась к ней, обняла и крепко прижала к себе. Прежде чем она спрятала лицо на груди Касси, та успела заметить блеск слезинок в глазах девушки. Но Элен ничего не сказала, и Касси сошла на платформу и захлопнула дверь вагона.
Дали гудок, поезд дернулся и начал набирать скорость. Касси стояла, глядя, как он удаляется от вокзала; она еще могла различить лицо Элен в окне, и в нем читалось столько вызова и отваги, что у Касси защемило сердце. Она всегда была чувствительна, и теперь слезы навернулись ей на глаза. Она махала рукой, пока поезд не скрылся за поворотом, потом повернулась, чтобы уйти. Улыбнувшись сама себе, она покачала головой. Элен была хорошей девушкой, но она еще ребенок, а дети все одинаковы. Какой легкой им кажется жизнь, какой простой. Захочешь чего-нибудь и получишь – как много девушек уезжает из своих городков, думая, что они станут знаменитыми, что они будут богаты. Элен – мечтательница, решила она, глядя на железнодорожные пути. Мечтательница, как ее мать. Бедняжка Вайолет, подумала она и решила пройти обратно через кладбище.
В поезде было жарко и душно, вагон, в котором она сидела, был почти пуст. Элен опустила занавеску, насколько было возможно, и закрыла глаза. Ритм поезда, стук колес убаюкивали ее. Она прислушалась, и ей показалось, что колеса шепчут новую весть – знаменитая и богатая, говорили они, а иногда – сильная и свободная. От вагонной жары на нее напала сонливость, и она уже не различала, во сне или наяву приходят ей на ум эти образы. Ей привиделось, как она делает что-то невообразимо хорошо, так хорошо, что мать и Билли гордятся ею, мать поцеловала ее и, приложив губы к ее уху, шепнула своим ласковым тихим голосом: «Ты совершила это, Элен, все то, что мечтала совершить я».
Она увидела себя одетой в меха, с букетом белых роз в руках, увидела, как она садится на заднее сиденье длинного черного автомобиля; она увидела также, как она входит в какую-то комнату, а Нед Калверт вскакивает на ноги в страхе перед ней и ее властью над ним.
Когда она открыла глаза, стало прохладней и начинало темнеть. Некоторые из ее видений показались ей тогда дурацкими – белые розы, «Мерседесы»! – и она вспыхнула румянцем, вспомнив, что она сказала Касси, и пожалев, что не удержалась. Касси не поверила ей, это было видно, – она решила, что это сон наяву, фантазия; у нее на лице было такое же выражение, как у Присциллы-Энн, когда Элен говорила ей о том, что она возвратится в Англию. Больше она не повторит этой ошибки, подумала она. С таким же выражением люди смотрели на ее мать; непереносимо, когда тебя жалеют, а ей хотелось быть неуязвимой.
На следующий день она поняла, как этого добиться, на последнем этапе своего путешествия по железной дороге. По мере продвижения к северу вагоны наполнились людьми. Люди были другими – они говорили быстрее, с резким акцентом. Она никого не знает, думала она, когда на новой станции кто-то садился в поезд, и никто из них не знает ее. Она поняла, что эта мысль открывает ей великое освобождение, она вдруг увидела, что может все это оставить позади: Оранджберг, трейлерную стоянку, бедность, стыд. Никто в вагоне ничего не знал о ее матери, не слышал сплетен о том, откуда взялись ее платья, никто в поезде не знал о Неде Калверте и о том, как Элен пыталась убедить себя, что любит его, никто не знал даже, что она Элен Крейг, если только она сама никому не скажет об этом.
В утренние часы она разговорилась с толстой женщиной средних лет, которая ехала в Нью-Йорк повидать внуков. Та показывала фотографии, рассказала Элен свою биографию и еще истории о половине членов ее семейства. Потом, явно заинтригованная акцентом Элен, она захотела услышать в ответ ее рассказ.
Женщина вязала, и, пока Элен говорила, спицы ее не остановились ни разу. Элен сказала ей, что она англичанка, впервые в Америке, что она жила у дальних родственников на Юге, а теперь возвращается домой в Лондон. Элен говорила и ждала, что сейчас спицы замрут, женщина поднимет глаза, уставится на нее и обвинит во лжи. Но этого не произошло. Та кивнула, улыбнулась и сказала, что это, наверно, страшно интересно – затеять такое далекое путешествие и что она надеется, что Элен понравилось в Америке.
Все оказалось так просто! Элен чувствовала приподнятость… и свободу. Она уже не Элен Крейг, запертая в Оранджберге, это новый человек, новая женщина – и эта женщина будет тем, кем захочет быть.
Когда поезд прибыл на Пенсильванский вокзал и ее спутница попрощалась с ней, Элен на какую-то минуту почувствовала угрызения совести. Эта женщина была к ней добра, а она ее обманула… Но тут же чувство вины исчезло. Для нее это была не ложь, а что-то вроде репетиции.
Ей надо было кое-что сделать, прежде чем отправляться в аэропорт, и она это сделала, крепко прижимая к себе картонный чемодан и протискиваясь через толпу. Она прошла по Пятой авеню, прошла ради Вайолет, внимательно разглядывая витрины. Было очень жарко, ветерок образовывал завихрения воздуха. Она подняла голову и посмотрела на здания, возносящиеся к небу. Опустив глаза, она увидела, что слюда на тротуарах блестит, как алмазы. Люди – множество людей, запах кренделей с солью, которыми торговали на перекрестках, привратник, величественный, как солдат в парадном мундире, автомобили, плотно прижатые друг к другу, движущиеся по всей длине авеню. Вокруг чувствовалась суматошность и целенаправленность, и ей захотелось побежать, закричать. Она взглянула на собор Святого Патрика, потом засмотрелась на вход в отель «Плаза», наблюдая за входящими и выходящими. Она чувствовала биение сердца города под своими подошвами, пульс воздуха, которым она дышала, и она жаждала ездить в автобусах и на метро, осваивать город, почувствовать его собственным.
Но на это у нее не было ни времени, ни денег, поэтому в конце концов она перешла улицу и постояла ради Вайолет у витрин магазина Бергдорфа Гудмана.
Жара была градусов под тридцать. Витрины Бергдорфа были забиты зимними мехами.
Париж – «самый красивый город в мире, Элен, красивее даже Лондона», – и он в самом деле был красив. Каждый день она ходила по нему пешком, в одиночестве совершая свои паломничества.
Начиналась ее новая жизнь, которую она так давно обдумывала и о которой мечтала. Она как раз думала об этом – позже ей это припомнилось – и именно в этот момент услышала шум подъезжающей машины.