Десять басен смерти
Шрифт:
Пьетро увидел в нем множество черных кружочков, похожих на таблетки.
– Мушки. Но если вы раздавите такую мушку на лице женщины, она выделит кислоту, способную раз и навсегда уничтожить ее красоту… Проблема заключается в том, что я пока не решил, для чего это может пригодиться… У меня есть еще перстень с бриллиантом, способным перерезать стекло, и металлические прутья, и…
– Мне и без того довольно, – сказал Пьетро.
Августин перестал почесывать в затылке.
– Вы правы. Довольно! Покорно прошу расписаться в моей приходной книге, чтобы все мои реестры были в порядке. Что касается этих заказов, умоляю вас, принимайте необходимые меры предосторожности. Не забывайте, что все, кроме перьев, – лишь экспериментальные модели.
Пьетро подошел поближе. В руке он по-прежнему держал перо, которое еще не просохло.
– Нет, прошу вас, не этим
– Ах да, конечно! – сказал Пьетро, меняя перья.
– Правда, обычно заказчиками являются наши инженеры, архитекторы из Строительного бюро или служащие Королевского ведомства. Вы же клиент совершенно особый. Не каждый день мне доводится снабжать агента его величества. Надо бы мне придумать, как это зарегистрировать и в то же время не выдать вас среди всего теперешнего хаоса.
– Да, да, – проговорил Пьетро.
– Ну ладно. Вот, распишитесь здесь. Поставьте свое имя и, если угодно, какой-нибудь характерный знак, который я сразу смог бы опознать.
На мгновение перо повисло в воздухе. Пьетро поднял бровь и улыбнулся.
– Я питаю нежные чувства к своему прозвищу…
Он подмигнул Августину.
И расписался своим изящным, легким почерком.
Вдруг раздался оглушительный стук в дверь.
Пьетро и Августин переглянулись.
За дверью стоял Ландретто, вид у него был совершенно обезумевший.
– Ну, в чем дело?
Мгновение Ландретто молча смотрел на него. Затем развел руками и с волнением произнес:
– Все кончено!
Возвращение Орхидеи
Апартаменты наследника престола, Версаль
Дворец Серсо, Марли
Людовик Август метался по своим апартаментам, как зверь в клетке. Рядом с ним находилась Мария Антуанетта.
Когда он услышал приближающийся шум и раздающиеся в коридоре шаги, без пяти минут король понял, что момент настал… и он содрогнулся.
Отца он потерял в возрасте одиннадцати лет, а мать, Марию Жозефину из Саксонии, – два года спустя. Его воспитанием пришлось заниматься дедушке, Людовику XV, который отнесся к этой обязанности с небольшим энтузиазмом. Возможно, считая, что его собственное влияние окажется не самым благотворным, к тому же устав поучать весь свет, он передал заботы об образовании внука нескольким избранным, включая герцога де Лавогийона и аббата Радонвиллье, к которым вначале присоединились два иезуита, Круст и Бертье, а затем и аббат Солдини. По общему мнению, юный принц не отличался ни положительными, ни отрицательными качествами. Он изучал латынь, немецкий и английский, но особое рвение проявлял на уроках истории, а главное – географии. Сам он чувствовал себя неловко и без всякого повода убеждал себя в собственной посредственности. Он учил уроки, много читал и охотился, посещал церковные службы, вел расчетные книги, занимался добрыми делами, ходил беседовать со слесарных дел мастером Гаменом и казался более раскованным с доезжачими, чем с придворными дамами. Казалось, ему достались два потенциальных варианта судьбы, между которыми он все еще колебался из-за своей нерешительности: одна судьба предусматривала связь с солнечным великолепием его предков, другая заставляла его созерцать это великолепие снизу.
Ему говорили, что когда-нибудь он станет властелином нации и единственным сосудом божественной власти. Он знал, какими качествами должен обладать хороший монарх. Его личность была сформирована законами и традициями французской монархии, предписаниями Боссюэ и Фенелона [11] по поводу взаимоотношений между государством и религией. Раньше он подолгу рассматривал бесконечные генеалогические древа Шарлеманя, Капетингов [12] и Людовика Святого, Карла VII, Людовика XI и Людовика XIV, изображенные на огромных разукрашенных панно, расписанных арабесками, отдаленно напомимающими деревья или гигантскую фасоль. Он знал обо всех спорах о преемственности между различными французскими домами и династиями, о претензиях герцогов, с которых следовало сбить спесь, и парламентов, которые необходимо было вразумить. Он вникал во все это со всем уважением, характерным для того, кто не имеет права не обращать внимания на свое предназначение. Но он совсем не был знаком с философскими идеями, будоражившими европейские умы, с теориями Монтескье
11
Жак Боссюэ (1627–1704) – знаменитый французский проповедник и богослов XVII века, писатель, епископ Mo. Франсуа Фенелон де Салиньяк, маркиз де ля Мот (1651–1715) – влиятельный французский мыслитель, воспитатель внука Людовика XIV.
12
Шарлемань – Карл I Великий (747–814), король франков, затем император Запада, родоначальник французской династии Каролингов, создатель французской государственности. Капетинги – династия, сменившая Каролингов и правившая с 987 по 1328 год.
Опустив очи долу, он не решался даже выглянуть в окно, как будто единственный спектакль, ждавший его в этом мире, был для него пыткой.
Лихорадочно стиснув зубы, он растерянно посмотрел на свою супругу и произнес:
– Мне кажется, на меня сейчас обрушится все мироздание!
Свечу задули.
Погасло пляшущее пламя лампадки на балконе королевской спальни.
Король умер! Да здравствует король!
Людовик вновь поглядел на Марию Антуанетту. В их глазах сверкали слезы. Когда явились и столпились у входа придворные и свита, они застали их обоих рыдающими на коленях.
И Людовик XVI пробормотал:
– Господи, спаси и сохрани нас… Мы слишком молоды, чтобы править!
Пропасть разверзлась. Как писал позднее один ученый мемуарист, казалось, что в тот момент на новоиспеченного короля снизошло видение всего того, что ему следовало бы знать и чему его никто так и не научил.
Виравольта спешно вернулся в особняк, в котором они жили с Анной и Козимо, расположенный на дороге в Марли. Он смотрел на свое отражение в большом стоячем зеркале, которое находилось в спальне. За его спиной томно раскинулась на постели Анна. Во дворце ни о чем, кроме смерти, не говорили, там царило траурное настроение – до такой степени, что Пьетро охватило желание пойти наперекор судьбе. Сейчас в зеркале он созерцал красавицу венецианку, с открытой грудью, разметавшимися по плечам кудрями, расстегнутым корсетом и обнаженными бедрами.
Пьетро ополоснулся, поправил и напудрил парик. Анна встала, выбрала ему наряд, заменив французскую куртку, – его обычное одеяние для посещений дворца, – на один из тех светлых венецианских камзолов, украшенных каймой и золотыми арабесками, которые он когда-то носил. К этому камзолу Пьетро не добавил ни черное манто, сохранившееся со времен его венецианской жизни, ни карнавальную маску. Он осмотрел рукава, разгладил свою белую сорочку. Анна улыбнулась. Фалды ее платья струились под расстегнутым лифом. Она проверила застежку его пояса и щелкнула пряжкой. Пьетро надел перчатки, вытащил шпагу, вспоминая тот день, почти двадцать лет назад, когда он вышел из венецианской тюрьмы, чувствуя себя так, как будто родился заново. Он встал по стойке смирно и после этого небольшого парада вложил шпагу в ножны. Он оглядел перо, полученное им от господина Марьянна, необычный пистолет-кинжал и колоду карт с нарисованным на оборотной стороне цветком. Все это время Анна кружилась вокруг него, обдавая его сладкими парами своих духов.
– В этот раз мы играем по-крупному, моя милая. Если я потерплю поражение…
– Я верю в тебя, – ответила Анна. – Ты это прекрасно знаешь.
Пьетро втянул носом воздух.
– Скорее всего, ты права.
Он еще раз оглядел себя в зеркале.
– Как бы там ни было, портрет готов.
– Не совсем…
Она опять подошла к нему, пряча что-то на груди.
– Сегодня днем я прогуливалась в садах… Надеюсь, садовники на меня не рассердятся.