Десять историй о любви (сборник)

Геласимов Андрей Валерьевич

Но самое главное, самое дорогое, самое важное – Гуляева больше не было здесь. Это не он ехал на заднем сиденье служебной машины. Не он вышел из нее, шагнув, как в кипящее сгущенное молоко, в тяжелый и вязкий зной, не он поднялся на низенькое крылечко полицейского управления, а затем прошел по унылому полутемному коридору в комнату, где сидел унылый и полутемный следователь в унылом и полутемном парике.

– Добрый день, – сказал следователь по-английски. – Садитесь, пожалуйста.

Гуляев присел на указанный ему табурет, стоявший перед широким столом,

который весь был заляпан темными полумесяцами и полными лунами от кофейных чашек. Одна из них стояла рядом с полицейским чиновником.

– Как доехали?

Он смотрел Гуляеву прямо в глаза и с терпеливым участием ждал ответа, словно его на самом деле интересовало то, о чем он спросил.

– Что я здесь делаю? – медленно, почти по слогам произнес Гуляев. – С какой целью меня сюда привезли?

Следователь перевел очень вежливый, если не сказать – робкий, взгляд на гостиничного начальника охраны и заговорил с ним по-гречески.

– Вы разве ему не объяснили?

Тот подошел к столу и склонился к самому уху следователя. Пока он шептал ему что-то, время от времени поглядывая то на доставленного постояльца своего отеля, то на лежавший перед ним компьютер, Гуляев перевел дух и сколько мог осмотрелся. На голове у следователя действительно был парик. Помимо этой детали, говорившей не столько о тщеславии, сколько о страхе перед общим жизненным поражением, в нем отчетливо просматривалась тяга к некой согбенности. Даже человека, от которого он ничуть не зависел, следователь выслушивал с таким участливым лицом и с таким вниманием, словно едва удерживался от извинений за то, что вообще о чем-то его спросил.

Гуляев, привыкший в своей академической среде к самым разнообразным формам и степеням человеческой согбенности, был удивлен тому, что повстречал ее вдруг в полиции, да к тому же в европейской стране. Это событие отвлекло его немного даже от его собственного странного положения.

Кивнув, наконец, начальнику охраны отеля, следователь посмотрел на сидящего напротив него Гуляева и приветливо ему улыбнулся.

– Значит, вы говорите по-гречески?

– Да.

Видимо, в машине по дороге сюда он бормотал текст из компьютера слишком громко.

– Можно взглянуть? – полицейский указал на лежавший между ними на столе ноутбук.

Гуляев подвинул к нему компьютер, и следователь, подняв крышку, чуть нараспев прочел вслух:

«…Однако права очевидца и участника событий вынуждали нашего сказителя сердиться на легкомысленную, так ему казалось, склонность своих слушателей к путанице и к неуместным, опять же по его мнению, в такой сфере как смертоубийство метафорам…»

Замолчав, он оценивающе покивал и даже слегка причмокнул, будто смаковал хорошее выдержанное вино.

– Это красиво. Вы – настоящий писатель.

Гуляев протестующе поднял правую руку, но следователь замотал головой, не давая ему сказать.

– Поверьте, мне часто приходится заполнять разные документы, и такие слова, как у вас, я бы ни за что не нашел. «Смертоубийство»… – он снова причмокнул. – Это очень красиво. Старинное слово, сейчас так уже не говорят. Откуда вы его знаете на греческом? Мы – скучные люди. Пишем в отчетах просто «убийство».

Следователь повторил слово «убийство» и с легким пренебрежением пожал плечами, как будто рядом с чужой крупной купюрой выложил на стол затасканную в карманах мелочь.

Гуляев покачал головой.

– Простите, но это не я написал. Я купил этот текст.

Они оба перешли с английского языка на греческий, и следователь, которому так было явно удобней, с удовольствием откинулся на спинку своего стула. С него как будто сняли обременительную и неприятную ему ношу.

– Купили? – Он поднял брови. – Зачем?

– Я не знаю… Так получилось.

– Извините, я могу быть свободен? – вмешался в их разговор начальник охраны, который все еще стоял за спиной у следователя.

– Да, да, конечно, – с готовностью обернулся тот.

– Подождите, – запротестовал Гуляев. – А как же я?

– Что – вы? – едва заметно поморщился начальник охраны, уже открывая дверь.

– Как я доберусь до отеля?

– А мы подвезем вас, – быстро сказал следователь. – Не беспокойтесь.

Гуляев нахмурился, помолчал, но потом все же кивнул.

– Хорошо.

Начальник охраны прикрыл за собой дверь, и ниточка, связывавшая Гуляева с беззаботной курортной жизнью, окончательно оборвалась.

Впрочем, следователь не дал ему возможности как следует осознать это.

– Узнаёте? – он положил на стол прозрачный пакетик с кольцом внутри.

Гуляев близоруко сощурился и склонил голову ближе к столу. Крохотное окошко, напоминавшее скорее отверстие для передачи пищи подследственным, едва пропускало то, что осталось от солнечного света после фильтра из ползучих растений, облепивших наружные стены полицейского управления.

– Да, узнаю. Я нашел его сегодня ночью под кроватью у себя в номере.

– Откуда вы знали, что под кроватью у вас в номере лежит кольцо?

– Я не знал.

– То есть вы не искали его?

– Нет.

– А зачем же тогда вы сломали боковые стенки у кровати?

Гуляев смотрел на следователя, прямо в его полные участия глаза, и понимал, что, наверное, не сумеет объяснить приступ ночной паранойи.

– Вы понимаете… – начал он.

– Нет, не понимаю, – тут же перебил следователь, не оставив ему даже самой жалкой возможности что-нибудь наплести.

– Но я хотел рассказать…

– Неважно, что вы хотели мне рассказать, – голос полицейского чиновника зазвучал вдруг совсем иначе, в нем практически не осталось и следа того участия, с которым он обращался к задержанному в начале их разговора. – Важно, зачем вы сломали боковые стенки. Если бы вы не знали, что лежит под кроватью, вам не было смысла их ломать. Согласитесь?.. Так откуда вам было известно, что там кольцо?

Гуляев замотал головой:

– Далось оно вам! Вы всех туристов допрашиваете из-за такой чепухи?