Десять Слов о Промысле

Кирский Феодорит

Среди ученых и богословов это творение блж. Феодорита получило по преимуществу похвально-восторженную оценку. Как пишет Халтон, ссылаясь на исследователя творчества блж. Феодорита Ивана Азему (Yvan Azema), ученые прошлых веков (Майоран, Галтье, Се-лье) «были равны в своем энтузиазме, хваля это произведение за его изящество, упорядоченность, точность и психологическую проникновенность». В последнее же время, по словам Халтона, этим произведением все так же восхищаются, но похвалы несколько изменились. Так, Густав Барди писал: «В изображении некоторых деталей вкус или оценки кажутся дискуссионными, но в целом оно весьма прекрасно, здесь Феодорит демонстрирует одновременно размах своей эрудиции и глубину христианского сознания в том, чтобы заниматься предметом сложным и всегда новым»^[30].

Впрочем, справедливости ради нужно отметить наличие и критической оценки как самого творчества блж. Феодорита, так и его «Слов о Промысле». Так, Симонин в «Словаре католической теологии» выражает некоторое разочарование в этом труде, он пишет, что Феодорит взялся за разработку тем, уже намеченных свт. Иоанном Златоустом, но не достиг блеска последнего. Симонин характеризует стиль Феодорита как сухой, дидактический и лишенный вдохновения Златоуста^[31]. В книге К. Морескини и Э. Норелли, изданной в 1996 году, мы встречаем весьма восторженные замечания: «В этих пространных речах Феодорит демонстрирует блестящую риторику и выдающуюся эрудицию, даже в области естественных наук, в своем стремлении доказать Божественный Промысл действующим

во всех сферах человеческого опыта»^[32]. Однако в работе 2004 года одного из двух вышеупомянутых авторов звучат совсем другие интонации, кажущиеся для нас необъяснимыми (хотя не исключено, что дело отчасти и в качестве русского перевода): «В том же смысле обманчивы и его “Гомилии о Промысле”, в которых повторяются и излагаются с бесконечным красноречием вполне традиционные мотивы: промысел Божий постигается при созерцании красоты сотворенного мира, причем достойны в той же мере изумления совершенство человеческого тела и функция, закрепленная за каждым его членом. Наряду с этими избитыми утверждениями, разумеется, не отличаются новизной высказывания в защиту свободы воли человека, а также высказывания, призванные доказать тот факт, что зло, наличествующее в мире, не есть истинное зло, если только речь не идет о грехе; космология решается в закреплении сотворения из ничего как дела Божия; ничто как таковое не отождествляется с материей и так далее»^[33]. Впрочем, эта пренебрежительная интонация отнюдь не портит похвальных отзывов большинства других авторов об этом труде блж. Феодорита, а главное – чтения самого этого произведения, в чем читатель может убедиться и сам.

Поэтому, «Слова о Промысле», по мнению многих, демонстрируют «литературную силу» блж. Феодорита «в ее высшей форме»^[34]. Подводя итог, скажем, что более ценными представляются взвешенно-положительные оценки с учетом критических замечаний: «Не притворяясь, что все в этом труде восхитительно, а сам он является абсолютным шедевром, мы тем не менее полагаем, что он обладает достаточным числом качеств, благодаря которым может рассматриваться как один из прекрасных трудов, которые нам достались от античности»^[35], а сам блж. Феодорит своей многогранной деятельностью и талантами «подводит достойное завершение истории антиохийской культуры… которая дала людей великой культуры за период менее чем в век»^[36].

П. К. Доброцветов

Слово первое

[PG. T. 83] [Col. 556]

Доказательство Промысла, выводимое из рассмотрения неба, луны и сонма звезд

Самою природою вложен в людей закон, чтобы дети заступались за обиженных отцов и слуги за господ, также граждане подвергали себя опасности за одолеваемые врагами [родные] города, – одним словом, чтобы облагодетельствованные по мере сил воздавали долг свой благодетелям. Видим же, что и царя, который управляет подданными правильно и справедливо и власть срастворяет кротостью, и щитоносцы и копьеносцы защищают на войне усердно. И никто да не делает мне неосновательного возражения, да не уличает слова моего во лжи, выставляя на вид отцеубийц, людей негодных, предателей и тиранов. У нас речь о соблюдающих закон; тех же привыкли мы называть неблагодарными [Col. 557] и преступниками, и они понесут достойное наказание за свои проступки.

Если же самой природой узаконено, чтобы дети подвергали себя опасности за отцов, слуги – за господ, граждане – за города, оруженосцы – за царей, тем более и свято, и справедливо нам, которые созданы и спасены Богом, не словом только подвизаться за Бога, но даже принять самую мучительную смерть, потому что Бог нам ближе, чем отцы, ибо по Его милости называются и они отцами, и господство принадлежит Ему в смысле более собственном, нежели господам, ибо Его господство над рабами – по естеству, а не по несчастному какому-либо случаю¹, и Он надежнее всякой стены, ибо стена, будь она адамантовая, есть дело рук человеческих, и если устоит против [стенобитных] орудий, то не избежит рук времени, а Бог нескончаем и вечен, вседостаточен для всякого охранения и ограждения, и царей Он настолько царственнее, насколько вечно сущее безмерно превосходнее сотворенного и тленного. Ибо Бог всегда существует, и Его могущество соприсуще с самым бытием, а царь от Него заимствует и бытие, и могущество, и могущество его и ненадолго, и над немногими, а не над всеми, причастными того же естества. Итак, поскольку Бог и отцов нам ближе, и господ господственнее, и всяких благодетелей промыслительнее, и всякой стены надежнее, и всех царей безмерно царственнее, то справедливость требует, чтобы мы, от Него принявшие бытие (то eivat) и причастившиеся благобытия (то ev eivat), ополчили уста свои против уст, отваживающихся хулить Его, и словом благочестия поражали слово злочестия. Не с тою мыслью, что мы окажем тем самым помощь свою имеющему в ней нужду, ибо Творец всяческих ни в чем не нуждается², не требует помощи от глиняных уст (ср. Быт. 2:7), но похваляет уста, песнословящие Его, вознаграждает уста, подвизающиеся за Него, увенчивает уста, обличающие ложь, но с тою мыслью, что выразим тем свою преданность Ему, и если мы в силах, низложим дерзость подобных нам рабов, а если не в силах, то по крайней мере изобличим ее и сделаем явною для незнающих.

Полчища предающихся злочестию многочисленны и разнообразны и стрелы хулы различны, потому что ложь многочастна и многолика, а красота истины проста. Так, полчище [языческих] поэтов, разделив Божество в понятии на множество, растворив ложь приятным баснословием и как бы приготовив некий раствор, напоило людей прелестью многобожия³. Другое же [полчище], ограничив философию белым плащом, длинною бородою и не остриженными на голове волосами⁴ и усматривая, как смешно богословие поэтов, измыслила иные стези заблуждения, ведущие в одну с поэтами бездну; [Col. 560] одни прикрыли срамные сказания поэтов о богах изяществом слова и тонкостью мыслей, другие придали божеские именования страстям⁵: наслаждение наименовали Афродитою, ярость – Аресом, опьянение – Дионисом, воровство – Гермесом, благоразумие – Афиной, – и все сему подобное передавая с надменным челом и аттическим сладкоречием, многих людей ввели в другой вид обмана. Обещавшие философствовать, своей наружностью завоевывающие себе почтение, требующие владычества над страстями заставили и убедили людей поклоняться страстям, так что обуздатель⁶ страстей – самовластитель ум стал несмысленно приносить жертвы похоти, ярости, воровству, пьянству и другим страстям. А еще иные, будучи не в состоянии представлять в мысли что-либо, кроме видимого, но заключив ум в одном чувственном, назвали богами то, что подлежит зрению очей, и досточтимое имя [бога], приводящее в трепет слышащих оное, одни придали стихиям⁷, а другие – их частям. Одни утверждали, что мир произошел случайно и сам по себе (??????????), другие вместо одного мира вообразили многие миры⁸. Одни говорили, что вовсе нет Божества⁹, другие, что, хотя и есть, но не имеет попечения ни о чем существующем¹⁰, а иные – что хотя и имеет попечение, но весьма малое, и Промысл ограничивается луною¹¹, остальная же часть мира влечется неизвестно чем, принужденная покорствовать неизбежной судьбе¹². Даже и из тех, которые носят на себе имя христиан, иные прямо восстают против догматов истины. Ибо одни рассекают Нерожденное на три части и одну называют добром, другую – злом, третью – правдою¹³; другие изображают словом два нерожденные начала, прямо одно другому противоположные¹⁴. Иные же дают слово противоборствовать этим злочестивым учениям и измышляют новый путь злочестия. Ибо Единородное Божие Слово, исповедуя Сыном, как создание сопричисляют к твари, и Творца ставят наряду с тварью¹⁵, и Духа Святого злочестивым словом своим исключают из естества Божия¹⁶. А иные, потеряв прямой путь и не восхотев идти по следам предшественников, иным образом удалились от истины. Одни вовсе отрицали совершившееся ради нас Домостроительство¹⁷; другие же исповедуют, что Бог Слово, хотя и вочеловечился, но воспринял на Себя только тело¹⁸. Иные воспринятую плоть называют одушевленною, но отрицают, чтобы в ней была разумная и мыслящая душа¹⁹, доказательством сего имея, может быть, собственное свое неразумие, тогда как мы не знаем никакой другой в человеке души, кроме разумной и бессмертной.

Но на сей раз оставляем всех прочих, потому что слово, как бывает и во время битвы, не может бросать стрел обличения во всех одновременно. Поэтому все другие полчища злочестивых пусть остаются в покое, а мы выведем на середину лишь одно воинство [Col. 561] нападающих на Промысл Божий и его будем поражать обличениями, его постараемся привести в расстройство, пробиться сквозь густые ряды, увести из него пленников, будем пленять всякое помышление в послушание Христу (2 Кор. 10:5). Прочее же сборище злочестивых пусть остается в ряду зрителей и смотрит на сию борьбу. Ибо, вероятно, каждый из этих рядов не потребует особенного с ним состязания, но, увидев поражение одних и уразумев силу истины, и прочие перейдут на сторону истины. А может быть, слово сие, идя медленным шагом, затронет и тех, кто ныне слушает и кто впоследствии будет читать. Поэтому, облекшись во всеоружие Духа, в броню праведности, щит веры, шлем спасения, препоясав чресла истиною и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего взяв и меч духовный, который есть Слово Божие (Еф. 6:14–17), вступим в борьбу, и да возгремит божественная труба в подкрепление немощи нашей.

Мы же, став у самой ограды, спросим противников, почему прекословят они учению о Промысле, и притом когда сами говорят, что есть у них Творец, потому что к ним теперь будет слово наше. По какой причине ввергаетесь в это нечестие? Что из видимого вами кажется безобразным? Что из сотворенного усматриваете бесторядочным? В какой части творения недостает стройности? В какой есть недостаток красоты или величия? Какая часть твари несоразмерным движением своим породила у вас сие нечестие? Теперь, по крайней мере, если не хотели прежде, рассмотрите видимого [творения] естество, положение, порядок, стояние, движение, стройность, гармонию, изящество, красоту, величину, пользу, приятность, разнообразие, изменение, потом возвращение в прежний вид и всякое, [насколько вообще это возможно] в тленном, постоянство. Смотрите, как Божий Промысл из каждой части творения сам приникает к вам, дает себя видеть, вещает и едва не вопиет вам самою действительностью, и заграждает дерзкие уста ваши, и обуздывает необузданный язык ваш.

Смотрите, он виден в небе и небесных светилах, то есть в солнце, луне и звездах; виден в воздухе, в облаках и на суше, и на море – во всем, что на земле; виден в растениях, злаках и семенах; виден в живых существах словесных и бессловесных, ходящих, летающих и плавающих, пресмыкающихся, водоземных, кротких и свирепых, ручных и неукротимых. Рассудите сами: [Col. 564] кто поддерживает небесные своды? Как столько тысяч лет небо пребыло нестареющим и никакой перемены не произвело в нем время, хотя небо имеет страдательное естество, как поучает блаженный Давид. Та погибнут, – говорит он о небесах, – Ты же пребываеши: и вся яко риза обетшают, и яко одежду свиеши я, и изменятся. Ты же тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют (Пс. 101:27–28). Однако же, имея страдательную и тленную сущность, пребыло оно в одинаковом состоянии, поддерживаемое словом Сотворившего, потому что создавшее его Слово хранит и поддерживает его и, пока угодно сему Слову, дает ему постоянство и прочность. Посему-то проносится по небу огонь (разумею солнце, луну и прочие светила), но в продолжение стольких годовых круговращений оно не расплавляется, не иссыхает, не сгорает, хотя огненное естество приняло от Сотворившего силу производить все это: золото, серебро, медь, свинец, олово, воск, смолу и все сему подобное огонь плавит и разрушает, превращает в естество текучее, а грязью и водами наполненные болота, истощив их влажность, сушит; камни же размягчает, отнимает у них твердость и самое плотное естество превращает в прах; наконец, дерева, траву, солому мгновенно сжигает. Но ничего подобного не претерпевает небо, потому что все это обилие огня не расплавляет его кристалловидного состава, не портит гладкости, не делает впадин на шарообразной поверхности; напротив того, в какое состояние приведено оно вначале, такое и сохраняет до конца. Поставивый небо яко камару, Тот, Кто и простер е, яко скинию обитати (Ис. 40:22), – привел в содружество естества противоположные. И естество огненное не угашается множеством вод, кристалловидный, или воздушный, или облачный состав неба не тает и не повреждается при чрезмерном обилии огня, но огонь и вода, оставаясь в соседстве друг с другом, скрывают враждебные силы и, покорившись слову Сотворившего, навек заключили между собою дружбу; и хотя не одушевлены, не имеют правителя ума, однако же неизменно сохраняют первоначальный устав. Ибо Творец правит тварью; будучи Сам и кораблестроителем, и производителем вещества, не оставляет без управления устроенной Им ладьи [мира], вместе и вещество Он создал, и ладью соорудил, и не перестает править кормилом²⁰. О сем свидетельствует круг стольких лет: и продолжительное время не повредило ладью, но целою и неприкосновенною представляет ее не только первым, но и поздним родам.

А теперь, когда увидел ты, друг, [Col. 565] являемый в небе Божий Промысл, поведем тебя к обозрению прочих частей твари: взяв за руку, как ребенка, только начинающего ходить, заставим обойти постепенно все творение. Поэтому сойди с небес словно бы на первую ступень – к солнцу; не бойся опалиться, но взойди и осматривай; не сожжет оно тебя, исполненного благопризнательности к Творцу, но укажет тебе Создателя, Который повелевает ему силу естества употреблять на противоположное действие. Огонь по природе обыкновенно стремится вверх, как вода течет по наклону вниз. Как воду невозможно провести на вершину горы, так невозможно заставить огонь обратить свой пламень вниз: если кто-либо, держа свечу или факел, тысячу раз повернет его вниз, пламень снова будет подниматься вверх и устремляться к держащей свечу руке и не переменит стремления, какое получил вначале, но останется верным уставам естества. Творцу же все нетрудно. Что не послушно твоей руке, то покорно мановениям Создателя. И можем видеть, что солнце, луна и сонм звезд хребет свой обращают к небу, а лучи свои испускают вниз, потому что они служебны Создавшему и устав Сотворившего – для них естество. Тебе не покоряется естество огня и не оставляет свойственной ему деятельности, потому что оно сослужебно тебе; повинуясь же мановениям Творца, оно изменяется, и естество, стремящееся вверх, делается устремляющимся вниз. Так и естество вод, текучее и нетвердое, Творец возводит и возносит ввысь и, привлекая снизу, ставит среди неба и земли²¹, не подпираемое, но поднимаемое и удерживаемое единым словом.