Десять сыновей Морлы
Шрифт:
– Эй вы, сынки, потеснитесь-ка! – бросил он сидевшим у огня мужчинам, таким же кряжистым, как и сам Турре. Те нехотя подвинулись, освобождая место для гостя.
Эадан поблагодарил и сел, усадив Керхе у своих ног. Турре хмыкнул.
– Гляньте, детки, как знатные эсы обходятся с рабами. У ног сажают, точно псов, – весело сказал фольдхер своим людям. – А и сами они золотые ошейники на себя напяливают, да еще и гордятся ими, – Турре показал пальцем на золотое нашейное кольцо Эадана. – А мы-то и собак ошейниками не мучаем, верно, родные? К чему ошейники да цепи – корми псов получше, они сами
– Правду, правду говоришь, отец! – шумно поддержали его люди. – Мы за тебя горой!
Турре удовлетворенно крякнул. Он с прищуром взглянул на Эадана, точно проверял, какое впечатление произвела на гостя преданность его людей. Не приглашая Эадана разделить с ним пищу, фольдхер сам потянулся к общему котлу, плюхнул себе еще разваренного гороха с репой и, степенно зачерпывая его горбушкой, продолжил:
– А вы, элайрово племя, рабов своих держите впроголодь – вот они только и глядят, как бы хозяина обворовать и к другому сбежать. Вон какой у тебя раб – одно название, что раб – хилый да тощий; какой от него прок? Глаза от голода вылезли, а ты ему жрать не даешь. Слышьте, дети, – сказал он людям, – у них, у элайров да у карнроггов этих, зазорно вовремя раба накормить. Надобно, значит, только потом, как сам поешь, объедки ему кинуть. А ваш хозяин, скажите-ка, разве так с вами обходится?
– Не так, не так, отец! – раздались голоса со всех сторон.
Турре благодушно оглядел своих «детушек»: похоже, ему доставляло несказанное удовольствие чувствовать себя их благодетелем.
– Ну-ну, расхорохо-о-орился, старый петух, – осадила его хозяйка. Эадан опешил: разве пристало женщине, послушной рабе своего мужа, вот так влезать в разговор, да еще и поносить своего хозяина? Но фольдхер, к изумлению Эадана, нисколько не разгневался.
– В том-то и дело, что не так! – разглагольствовал он. – Мы, фольдхеры, даже рабов не рабами зовем, а нашими чадами. Погляди-ка, гость, – разберешь ли, кто тут сын мой, кто свободный работник, а кто раб? – он обвел трапезничающих широким жестом.
– Ой, скажешь тоже! Совсем из ума выжил! – опять встряла хозяйка. Она попыталась отодвинуть от мужа кувшин с пивом, но Турре вовремя спохватился и крепко взялся за кувшин свободной рукой. С опаской поглядывая на жену, он принялся пить большими глотками.
Эадан безо всякого желания оглядел хуторян. И правда, все они – упитанные, коренастые, невысокого роста, но широкие в плечах – походили друг на друга как братья; однако Эадан не находил в этом ничего хорошего. Сыновей хозяина не отличить от рабов – чем тут гордиться?
– Вот то-то, – сказал Турре. Любуясь своими людьми, как хороший хозяин любуется тучным скотом, он не заметил презрения, мелькнувшего в глазах Эадана. – Ты, дорогой гость, не серчай, это я не в обиду тебе. Не твоя вина, что ты родился от элайра и правильной жизни не знавал. Я человек простой, от земли, ваших высокородных нравов не ведаю, а прямо так, что есть, то и говорю. Люблю я побалакать, чего уж там – это тебе каждый хуторянин скажет…
– Да уж, тебе только дай поболтать! Как нахлещешься пива, так и не уймешь тебя, – проворчала хозяйка. Турре игриво замахнулся на нее кулаком.
Эадана покоробили слова хозяина. «Не твоя вина, что ты родился от элайра»… Не твоя вина?! Фольдхер говорил так, будто Эадан – какой-то жалкий нагулыш, а не знатный юноша, способный перечислить своих предков и назвать боевой клич своего рода. Что думает о себе этот гурсов Большой Сапог?! Милуется со своими толстомордыми рабами и уже мнит себя полновластным господином?! Впрочем, он и есть полновластный господин на своей земле, а Эадан – его гость, изгнанник, которому каждый миг грозит смерть. Он голоден, его одежда совсем прохудилась, у него нет коня и запасов пищи, чтобы добраться до Руда-Моддур… Эадан проглотил оскорбление.
– Я не сержусь на тебя, мой добрый хозяин, – сказал он. – К тому же, мой отец тоже был фольдхером…
– Э-э-э, – протянул Турре. – Те фольдхеры, что владеют землей окрест усадьбы карнрогга, ненастоящие фольдхеры. Они элайры, им привычнее меч, а не соха. Сегодня карнрогг пожаловал им надел, завтра карнрогг отберет его – где уж тут похозяйствуешь! Да и хозяйствовать они не умеют, им сподручней на тонконогих лошадках скакать да в лесу дичь стрелять. Вот то ли дело мы, исконные фольдхеры, – сказал он с важностью. – И отцы наши, и деды, и прадеды землю боронили. Что нам лес? – нам земля всё дает. И питье, и пищу; и для живота, и для веселья, – и будто в доказательство своих слов он снова отхлебнул хороший глоток ячменного пива.
Тут хозяйка, навалившись на Турре необъятной грудью, начала отбирать у него кувшин. Пиво расплескивалось; люди хохотали, наблюдая за их шутливой дракой, кричали: «Давай, матушка! Так ему, так! Не уступай!» – и хлопали себя ладонями по ляжкам. Эадан взирал на хозяев с ужасом. Никогда прежде ему не доводилось видеть, чтобы не рабыня, не какая-нибудь глупая низкорожденная баба, а достойная хозяйка с ключами на поясе прилюдно дралась со своим господином. Разве так подобает держать себя благородной замужней женщине? Фольдхеры на востоке и вправду одичалые, как говорят. И работники им под стать – забавляются безобразным зрелищем, словно боем коней, да еще и подзадоривают дерущихся, как бойцов на Кан Туидат.
В конце концов хозяйка, растрепанная, раскрасневшаяся, завладела кувшином и отставила его подальше.
– Хватит с тебя! – сказала она тяжело дыша. – А то пошел разливаться: «и для живота, и для веселья»… Вот я тебе твое веселье! – она погрозила мужу. – Чем речами мудреными нашего гостя пичкать, лучше б накормил его. Держишь его голодным – уж мне, хозяйке, стыдно! Видишь ведь, наш гость парень учтивый, сам на угощение не напрашивается, ждет, когда хозяин его пригласит, а ты завел свое: земля, земля… Тьфу! – и хозяйка грозно зыркнула на одну из женщин, без слов приказывая ей принести еды для гостей.
Та с недовольным видом поднялась, медленно, точно сонная, подошла к котлу и наполнила миску для Эадана и Валезириана. Турре проследил за ней взглядом.
– Ты, верно, угощением нашим побрезгуешь, не к такому ты привык в доме карнрогга, – сказал он Эадану. После схватки за пиво лицо фольдхера стало багровым; он отдувался, потел и всё еще посмеивался – казалось, драка с женой лишь потешила его. Он посматривал на Эадана и наслаждался его ошеломлением. – А я так скажу: карнрогги в начале зимы быков режут, на стол разносолы ставят, в середине зимы последнее просо доедают, а к концу зимы ко мне ползут, плачутся: изголодались, мол, до весны не дотянем. Хе-хе!