Десятое Блаженство
Шрифт:
КША, около границы штатов Вирджиния и Нью-Оранж
Трансконтинентальная магистраль связала Лос-Анджелес с Ричмондом, столицей Конфедеративных Штатов Америки, всего через пару лет после победы в Гражданской войне.
В те далекие времена десятки обсерваторий, от Гавайев до Пуэрто-Рико, и от Мехико до Виннипега, днем и ночью следили за Кольцом, предупреждая о метеоритных дождях.
Фермеров, рудокопов, нефтяников — всех тех, кому выпало работать вне городских куполов, предупреждали по телеграфу
С тех времен Кольцо подуспокоилось. «Расчесанное» на сотни тонких полос и щелей, оно кружило над головой, пугая все меньше. Мелкие метеориты никого особо не страшили, а болиды залетали не часто.
Правда, особо нудные аннулологи вели пугающие разговоры о временном затишье, наподобие античного Тихого Неба.
Фараоны в «Дельте», вроде Снофру, Хеопса или Хефрена, прославились тем, что строили колоссальные подземные убежища, громоздя тысячи пузатых колонн, перекрывая их многотонными плитами.
А вот древние греки «вышли на свет», отринув пещеры и дольмены, начали строить прямо на поверхности земли. Хоть и громоздя мощные колоннады, но пронизанные солнцем, продуваемые ветром.
Римляне пошли еще дальше, возводя огромные купола из бетона — термы Каракаллы под смежными сводами стоят до сих пор, привлекая туристов из Российского Союза, Конфедерации или Объединенных Халифатов. Как говаривал здешний Ле Корбюзье: «Дом — это машина для жилья, а не танк!»
Вот и американские зодчие ХХ века до того осмелели, что на Крайнем Севере, в Торонто и Монреале, возводили дома вне городских укрытий. Так уж вышло — штаты Квебек, Онтарио, Саскачеван или Манитоба граничили с ледником, а в тех гиблых местах «небесные камни» падали редко.
Да и то… Разве Кольцо сыпется настоящими метеоритами? Настоящие, они летят, одолевая сто километров в секунду, а те, что сеются с Кольца — от силы восемь!
Но и сто лет спустя тепловозы и вагоны крыли настоящей броней — во избежание.
«Жить захочешь, еще не так раскорячишься!» — кисло поморщился Браилов, и покосился на своего попутчика. Коста Вальдес, студент-недоучка, встретился ему на нижних ярусах Лос-Анджелеса — там, где вечная полутьма и духота, полчища крыс и страшная вонь. Светлый верх, темный низ.
Кому это нужно — тянуть освещение для босяков, калеченных трудяг или стариков? А переводить на этих отверженных кондиционированный воздух — чего для? Крысы? Какие крысы? Ах, эти… Ну, а что вы хотите! Где дрожжевые чаны, там и грызуны. И надо же чем-то питаться оборванцам с Низа, хе-хе…
Вон, на средних ярусах, ни одной голохвостой твари не встретишь, спасибо Дозорной службе! Правда, там дрожжами пованивает, особенно в жилых блоках инженеров и техников. Ну, так… Вот им и мотивация, чтобы стремиться попасть на Верх! Там, говорят, свет не электрический, а дневной — через толстые стеклянные колпаки лучи солнца падают в межэтажные атриумы, где зеленеет травка, растут цветы…
— «Когда я вернусь в Ларедо…» — завел Коста. Явный признак, что этот забулдыга выпил.
— Ты где уже успел набраться? —
— Нашлись добрые люди, угостили! — хихикнул Вальдес. — Но ты же знаешь — я не пьянею! Все вижу, все слышу… О, кстати! У тебя грим смазался. Не, не! На правой щеке!
«Вот же ж, гадость какая!» — раздраженно скривился Браилов, поспешно вытаскивая баночку с краской.
Они ехали четвертым классом, и в их клетушке зеркал не висело. Ориентируясь на команды Вальдеса, Михаил кое-как зачернил щеку.
«Что гадость, то гадость…» — уныло вздохнул он.
За крошечным толстым иллюминатором, прикрытым бронешторкой, тянулась безрадостная Пустая полоса — от Скалистых гор до Миссисипи. Кратеры, лавовые поля, пески…
Коста приткнулся вздремнуть, подложив вместо подушки сумку с пожитками, и «попаданец» хмуро глянул на него.
Если хорошенько разобраться, то Вальдес спас ему жизнь…
…Первый день в «Дельте» вполне мог стать для него и последним. Когда Михаил, заледеневший и плохо соображающий, добрался до крайнего, Голливудского купола, то уткнулся в основание выпуклой стены из железобетона. Ни ворот, ни дверей, ни окон…
Без сил опускаясь на разбитый асфальт кольцевой дороги, обтекавшей купол, он заплакал, жалея себя.
«Замерзну к утру, — думалось ему, — то-то шестиногие гады обрадуются…»
Словно во сне, Браилов увидал негра в спецовке — тот спускался по лесенке из кабины громадного мусоровоза.
— Эй, бледнолицый, ты хоть живой? — спросил черномазый по-английски, но с чудовищным акцентом южанина.
А Михаил лишь моргал, равнодушно глядя на человека, склонившегося к нему. Черты лица напротив выглядели вполне европейскими, лишь кожа отливала темной бронзой.
— Yes I’m alive… — сипло выдавил «попаданец», и будто канул во тьму.
Очнулся он в грязной каморке, смердевшей дрожжами — этот сладковатый, парной запах будет долго преследовать его. Коста накормил спасенного какой-то странной комковатой кашей, не слишком вкусной, но сытной. И потянулись дни, похожие на ночи…
Прикинувшись беженцем с Дальнего Юга, Браилов выспрашивал Вальдеса о мире, куда его занесло, а тот охотно отвечал.
Коста и сам был «полупришельцем» в Америке. Его дед нелегально пересек границу Конфедеративных Штатов — она повторяет изгибы Панамского канала.
«Дальний Юг… О-о! — сокрушенно качал головой Коста. — Страшные места! В Венесуэле или в Колумбии — еще ладно, там пампасы, трава, пастбища… А дед добирался сюда из самой Бразилии! Там на тыщи километров — сухая, растрескавшаяся земля, камни да песок, и обжигающая жара — плюс семьдесят в тени! Хотя какая там тень… Даже кактусы южнее Ориноко не растут!»
Пока был жив отец Вальдеса, его сын усердно постигал науки в Калтехе, подавая большие надежды.
«Папа так хотел, чтобы я поселился на средних этажах… — сокрушенно вздыхал Коста. — Всё мечтал, как я получу диплом, как выйду в техники, а потом, глядишь, и в инженеры переведут… Ну, и он ко мне переберется — инженеру полагается жилой модуль вчетверо больше этого! И заживем…»