Десятое Блаженство
Шрифт:
Связь была хорошей — я расслышал тоненькие всхлипы.
— Всё будет хорошо, Инна. И даже лучше. Вот увидишь.
— Я верю, Миш… Пока!
— Пока.
— Девчонкам привет передай!
— Обязательно!
Смутно улыбаясь, я повертел в пальцах скользкую плашку «ВЭФа». За последние год-два Хорошистка немного изменилась — стал мягче, ласковей, что ли… Куда больше похожей на ту Инну, которую я провожал в девятом классе.
Даже ее отчетливый эгоцентризм как бы размяк, утратил холодную кристаллическую жесткость.
Вероятно, Наташкино
«И сказал Он, что это хорошо…»
Щурясь на красные зори, покрывавшие Берлин, я набрал номер Динавицера. Ответила Соня.
— Ой, дядя Миша! Здрасьте!
— Шалом, Софи!
— Хи-хи… А вам маму или папу?
Ответить я не успел — властная Алина рука завладела радиофоном.
— Ой, Миша! Привет!
— Шалом, Алечка! — сказал я, посмеиваясь.
— Ой, этот Изя… Вечно со своим «шаломом»! А Соня такая повторюшка… Тебе Изю? Изя!
«Аля не меняется! — умилился я. — Всех ставит на пути истинные!»
— Чё там? — донесся недовольный голос Динавицера.
— Тебя! Мишенька звонит.
— Мишенька… — передразнил Изя, и заорал, хватая «трубку»: — Шалом, «Мишенька»!
— Ой, Изя, ну что ты за человек такой… — послышался Алькин отзыв.
— Исраэль Аркадьич, — заулыбался я, — ви таки будете завтра у себе дома?
— Будете! — жизнерадостно ответил Динавицер. — Если не выгонят!
Не дослушав Алькин комментарий, я весомо сказал:
— Дело есть, важное. Надо будет обмозговать.
— Не вопрос! А… Что? Тут Алька интересуется: один придешь или с Риткой?
— С Риткой.
— Всё! Таки ждем!
— Ну, давай…
— Таки давай!
Отложив радик, я пару минут глубокомысленно смотрел в потолок, соображая, идти мне в бассейн или не стоит. Ленивая натура рассудила, что тащится куда-то глупо, ежели душ под боком.
Я разделся и пошлепал в ванную — поклоняться Мойдодыру.
Струи воды хлестко били по коже, а мне почему-то думалось о пустыне Негев. Забавно…
Я столько бонусов израильтянам накидал, а сам ни разу не ступал по Земле Обетованной, перекрестку народов, рас и разумных видов!
Жмурясь от брызг, я рисовал в воображении ветхозаветные пески, древние развалины, источенные ветром, но даже не представлял себе, что ждет меня в реале.
— Когда мы уезжали, я заметила, что у Инны глаза на мокром месте… — излагала Наташа, встряхивая слипшимися волосами. — Мало посушила… Кончики влажные.
— Да ладно, высохнут! — легкомысленно отмахнулась Рита. — И что Инна? Молчала, как партизан?
— Не-а! Говорит, опять копалась в прошлом, жалела, что с Видовым жила, и вообще…
— Вот видишь, как… — вздохнула Гарина. — Она жалеет, а я радуюсь. Не брось Инка Мишу… Не знаю, что было бы, как бы я жила. Тимоша тогда шипела мне: «Чего ждешь? Отбей Мишу!» А я же гордая! Фыркаю, да нос деру — еще чего, буду я за счастье бороться!
— Думаешь, я лучше? — хмыкнула Ивернева. — Дональд… Зачем он мне нужен был? Ведь не любила же, просто позволяла себя любить! Нет, Дон добрый, заботливый… Бестолковый, конечно, да они там все такие. Но ведь, по сути, я поступила точно так же, как Инна — не вышла, а сбежала замуж! Думала, что так Мишу скорее забуду. Ага…
— А я еще вас вдвоем оставляла, — виновато усмехнулась Рита. — Видела же, как тебя к Мише тянет, и все равно… Я как будто наказывала его за тот секс с Инной. И это было гадко.
— Нет, ну почему, — слабо запротестовала Ивернева.
— Гадко, гадко… — вздохнула Гарина. — Знала же, что Миша устоит, что не изменит — и мучала вас обоих.
— А ну тебя, Риточка, не выдумывай! Мы с Инкой скитались по жизни десять лет, мы стали немного другими, зато теперь всё сложилось наилучшим образом, «задача трех тел» решена! Не измени Инна Мише, она, быть может, так и осталась с ним. Зато ты страдала бы. И я бы его не встретила. А если бы встретила? До тебя, до Инки?
— … И жили бы вы долго и счастливо, — улыбнулась Рита, набираясь позитива из ниоткуда.
— Мы — да, а вы с Инной?
— Тихо плакали бы в подушку по ночам…
— Во-от! Вывод? Всё хорошо, а будет еще лучше!
Смеясь, подруги вошли в «люкс», и прислушались. За дверью ванной лил душ.
— Моется, — рассудила Наташа.
Не сговариваясь, обе скинули халаты и, вертя загорелыми попами, на цыпочках перебежали в спальню. Секунду спустя оттуда донеслись сдавленное хихиканье, шиканье, прысканье в ладошку, звонкий шлепок — и громкий шепот: «Подвинься! Разлеглась…»
…А за окнами синели прозрачные сумерки, засвеченные огнями большого города. Вкрадчивая тьма затекала в номер, осаживаясь в углах непроницаемым мраком.
Затихло гулкое биение струй. Щелкнула дверь ванной, и желтый свет смахнул рандомную тайну. Вышедший мужчина ласково улыбнулся, приметив разбросанные халатики. Он бесшумно погасил электрический огонь, тихонько подкрался — и переступил порог спальни.
Глава 2
Суббота, 28 февраля. День
Москва, проспект Вернадского
Лет восемь назад Динавицерам дали двушку на Вернадского. У строителей как раз мода пошла — следовать евростандарту. В результате Соню поселили в маленькой спальне, Изе выделили угол в большой, а глава семьи, Альбина Геннадьевна, царствовала и правила в обширной кухне-гостиной.
Туда-то нас с Ритой и повели. Аля, как и все мои одноклассницы, не сохранила юную свежесть в бальзаковском-то возрасте, но прежнее обаяние осталось с нею, а гладкая, чистая кожа отливала безупречным фарфором, как и двадцать лет назад.