Десятый праведник
Шрифт:
— Тысяча восемьсот, — поправил Николай. — Плюс еще шестьдесят. Давай деньги и проваливай!
— Сию секунду, мсье Бенев! Подождите, я сейчас! — Человечек засуетился, вытащил из кармана пачку банкнот и начал отсчитывать, слюнявя палец. — Десять, двенадцать, пятнадцать… Готово, вот вам тысяча девятьсот, не будем мелочиться. Приятного вам вечера, господа, приятного вечера!
Со вздохом облегчения мелкий жулик спрятал рубли и собрался было пойти к лестнице, но Мишин его остановил.
— Подожди, куда торопишься? Такую сделку надо обмыть. Не перечь, я знаю. Больная жена, дети и прочее. Я тебя надолго
Они пошли по коридору. Николай проводил их взглядом. Он уже не сердился на менялу, скорей сочувствовал. Нелегко тому будет отделаться от Мишина.
Арлет стояла на пороге комнаты, слегка поеживаясь от холода в своей эфирной одежонке.
— Сколько с меня? — спросил он.
— Нисколько, Мишин уже заплатил… Ты не останешься? Если нет настроения, можем просто поспать вместе.
— Нет, пойду, пожалуй. Спокойной ночи, Арлет.
Внизу было уже не так светло. Две из трех свечей в каждом из подсвечников были погашены. В опустевшем баре сидел только один клиент с волосами цвета стали и в старой военной форме. Отец Донован, узнал Николай, и подошел к его столику.
— Привет, отче!
Духовник устало поднял голову. На его сухощавом лице морщины обозначились более резко, чем обычно, но глаза были все такими же живыми, проницательными и умными.
— А, Ник. Добрый вечер… или, скорее, доброе утро. Садись, сейчас Тони принесет кофе. Тони! Две чашки, пожалуйста.
— В странном месте встречаемся, — обронил Николай, присаживаясь напротив него.
Донован улыбнулся.
— В странном для меня, хочешь сказать. Не в таком уж и странном… Я был у Хильды, она по-своему неплохая женщина. Дала мне половину дневной выручки… много денег.
— На сиротский приют?
— Да, на приют… и на больницу.
Старый Тони подошел и поставил на столик кофейник, две чашки, молоко и сахарницу с кусковым коричневатого цвета сахаром. Отец Донован налил кофе.
— А ты, Ник? Успешно согрешил? Могу тебя исповедовать.
— Да мне и каяться-то не в чем, если, конечно, не считать грехом, что обменял рубли. По шесть австралийских долларов за рубль.
— Тебя надули, — покачал головой священник. — Курс уже подскочил до семи с половиной.
Размешивая сахар, Николай засмотрелся на маленькую черную воронку в белом фарфоровом круге чашки. Воронка, подумал он. Звездный вихрь. Эпицентр циклона.
— Отче, — тихо произнес он, — недавно я встретил… одного человека. Он сказал, что Коллапс, оказывается, произошел не только здесь, на Земле. Мы, похоже, попали в центр бури, разыгравшейся во всей Вселенной.
Донован отхлебнул из чашки и медленно поставил ее на блюдечко. Движение было точным и уверенным.
— Не стану спрашивать, что это за человек, Ник… но будь осторожен. Общение с ним может быть опасным, даже очень опасным.
Николай, опершись на локти, устремил взгляд в лицо стареющего мужчины.
— Это правда? — продолжал настаивать он.
Голубые, странно теплые глаза Донована встретили его взгляд, не моргнув, спокойно и немного печально.
— Сравнение не точное, но по-своему верное. Я тоже об этом слышал, хотя, согласись, ведь я не физик и не астроном, чтобы проверить, так это или не так. Сейчас ты, наверное, спросишь меня, почему бог допускает,
— Нет, — покачал головой Николай. — От разговоров во вселенских масштабах у меня начинает кружиться голова. Хочу спросить проще: какой смысл во всем этом? Зачем мы живем? Зачем ты, отче, тратишь свою жизнь на заботу о сиротах и больных, зачем проповедуешь крестьянам, которые в благодарность забрасывают тебя камнями? Какой смысл творить добро, если вихрь может смести все это в одночасье?
— Вопрос этот стар как мир, — закашлялся священник. — Человек задает его с тех пор, как осознал бренность своего тела. Какой смысл делать добро? Есть много ответов — и философских, и прагматических, но, по моему мнению, правильней всего было бы ответить на него встречным вопросом: а какой смысл делать зло? И ведь зло-то никогда его себе не задает. Оно не размышляет, оно действует и находит награду в себе самом. Я бы даже сказал, что, в некотором смысле, оно более жизнеспособно, чем добро. Но стоит перестать бороться, стоит опустить руки, его победа станет молниеносной и неминуемой. Поэтому, когда мне тяжело, я представляю себе мир как боксерскую арену, где шанс на победу остается до самого финального гонга… или до нокаута. — Он тихонько засмеялся. — Разве не так, в конце концов? Даже когда рефери уже досчитал до девяти, шанс все еще остается.
Николай откинулся назад. На мгновение тревога отступила, рассеянная не столько ответом, сколько страстной силой и убежденностью священника.
— Беру свои слова обратно, отче, — сказал он. — Место нашей встречи вовсе не странное. Просто ты неординарный человек. Стоит тебе отправиться просить помощи на твои добрые дела, похоже, никто не может устоять. Крестьяне, мадам Хильда, Мишин, я, мсье Луи… слышал даже, что ты и до Аренса несколько раз добирался. У меня такое чувство, что если этой ночью на Землю спустится антихрист со всем своим воинством, ты и с него стрясешь франк-другой на приют.
— По крайней мере, попытаюсь, — улыбнулся Донован. — Думаю, его возможности значительно больше, чем у Аренса. — Он допил кофе и встал. — Давай прогуляемся, Ник. Я тебя провожу.
На улице было холодно. Ночь еще владела миром, но со стороны горизонта угадывались первые зыбкие лучи утра. Где-то на соседней улице лениво цокали конские копыта — полицейский патруль или запоздалый путник. Еще робкая, заря начала проявлять страшные лики брошенных зданий. Поблизости зиял, словно беззубый рот, развороченный вход в банк. Никто не рисковал заходить внутрь здания, даже бездомные собаки. Бумажные деньги давно разворовали, а внизу, в подземелье, лежали кучи радиоактивного золота.
Отец Донован шел медленно, прихрамывая из-за старой раны в правой ноге. Как же он ходит по горным тропам, заходя в села? — удивлялся Николай. И как ему удается столько лет ускользать от патруля Аренса и Баумштеда?
— Это правда, что ты работал на американские спецслужбы? — спросил он.
Священник пренебрежительно махнул рукой.
— Старая история… Мишин тебе сказал? Ему доставляет удовольствие и на шахматной доске продолжать все ту же давнюю, бессмысленную борьбу — КГБ против ЦРУ. А все гораздо проще. Где-то четверть века назад группа шизофреников в фуражках из американской армии решила создать ЭКЮ.