Детектив Элайдж Бейли и робот Дэниел Оливо (сборник)
Шрифт:
— Мне всегда казалось, что вся эта падающая па город вода тратится впустую, — заметил он. — Ее следовало бы собирать в резервуары.
— Вы неисправимый модернист, Лайдж! — воскликнул комиссар, — И в этом ваша беда. В среднюю эпоху люди жили под открытым небом. И не только в сельской местности, но и в городах. Даже в Нью-Йорке. Когда шел дождь, они не думали о нем как о пустой растрате. Они радовались ему. Они были ближе к природе. Это лучше, здоровее. Все проблемы современного человека коренятся в том, что он в разводе с природой.
В свое время Бейли читал об этом. Он слышал, как многие выражали недовольство изобретением атомного реактора. Он и сам сетовал на это, когда уставал или когда что-то не ладилось. Человек всегда чем-то недоволен. В угольном веке люди ворчали по поводу изобретения парового двигателя. В одной из пьес Шекспира герой возмущался тем, что кто-то изобрел порох. А через тысячу лет найдутся такие, что будут недовольны изобретением позитронного мозга. Пошло оно все к черту!
— Послушайте, Джулиус… — решительно начал Бейли. (Обычно он не позволял себе фамильярничать с комиссаром в рабочие часы, сколько бы тот ни обращался к нему просто по имени, но что-то в сегодняшнем разговоре, казалось, тянуло его перейти на более доверительный тон.) — Послушайте, Джулиус, чего вы ходите вокруг да около? Можно подумать черт знает что. Скажите, наконец, в чем дело? Зачем вы меня вызвали?
— Не спешите, Лайдж. Я непременно открою вам тайну. Позвольте только сделать это так, как я задумал. У нас… неприятности.
— Еще бы. Ничего другого на этой планете и не происходит. Опять что-нибудь с роботами?
— В некотором роде, да. Лайдж, я вот стою здесь и думаю: интересно, сколько еще бед сможет вместить в себя этот старый мир? С тех пор как я установил окно, я не просто время от времени впускаю сюда небо, я впускаю Город. Я смотрю на него и спрашиваю себя: что станет с ним еще лет через сто?
Бейли почувствовал отвращение к сентиментальности босса, но тут же обнаружил, что сам смотрит в окно с восхищением. Даже в такую погоду Город представлял собой грандиозное зрелище. Департамент полиции находился на верхних этажах здания муниципалитета, самого высокого в Городе, Из окна комиссара видны были верхушки соседних шпилей и башен, похожих на устремленные ввысь пальцы огромной руки. Стены зданий были совершенно гладкими и глухими — внешние оболочки человеческих ульев.
Вообще-то жаль, что идет дождь, — сказал комиссар. — Мы не сможем увидеть Космотаун.
Бейли взглянул на запад. Комиссар был прав. Горизонта не было видно. Очертания нью-йоркских башен становились вдали все более расплывчатыми, а затем и вовсе исчезали в невыразительной серой мгле.
— Я знаю, как выглядит Космотаун, — отозвался Бейли.
— Мне нравится его вид отсюда. Он едва различим в промежутке между двумя секторами Брунсвика. Растянувшиеся вширь купола… В этом мы и отличаемся от космонитов. Мы стремимся вверх и стараемся прижаться друг к другу как можно теснее. У них же каждая семья имеет свой собственный купол. Одна семья — один дом. А между ними участки земли. Вы когда-нибудь разговаривали с космонитом, Лайдж?
— Приходилось несколько раз. Месяц назад я разговаривал с одним прямо отсюда, по вашей селекторной связи.
— Да, я помню. Меня просто распирает пофилософствовать. Мы и они. Разные образы жизни.
Бейли почувствовал, что внутри у него все сжимается в тугой узел. «Чем изворотливее предисловие комиссара, — подумал он, — тем ужаснее может быть заключительная часть».
— Да, конечно, — проговорил он. — Но что в этом удивительного? Не можете же вы расселить восемь миллиардов людей по Земле в маленьких куполах. А у космонитов на их мирах хватает места, вот и пусть живут, как привыкли.
Комиссар подошел к своему креслу и сел. Его глаза, немного уменьшенные вогнутыми линзами очков, не мигая смотрели на Бейли.
— Не все так терпимы к различиям в образе жизни. Ни среди нас, ни среди космонитов, — заметил он.
— Хорошо. И что из этого?
— А то, что три дня назад умер космонит.
Ну вот, начинается. Впечатление, произведенное словами комиссара, не отразилось на печальном лице Бейли. Лишь чуть-чуть дрогнули утолки его тонких губ.
— Очень жаль. Надеюсь, что-нибудь не слишком серьезное. Какой-нибудь вирус или простуда?
Комиссар с недоумением взглянул на него:
— О чем это вы?
Бейли не собирался тратить время на объяснения. Всем была хорошо известна педантичность, с которой космониты искореняли болезни в своем обществе. Еще более известна была тщательность, с которой они избегали, насколько это было возможно, контактов с землянами, переносчиками тысяч болезней. Но сарказм, видимо, комиссар вообще не улавливал.
— Так, ни о чем. Отчего же он умер?
Бейли снова повернулся к окну.
— Он умер оттого, что у него оторвало грудь. Кто-то расправился с ним при помощи бластера.
Бейли окаменел.
— Вы о чем говорите? — воскликнул он, не оборачиваясь.
— Я говорю об убийстве, — негромко сказал комиссар. — Вы сыщик и знаете, что такое убийство.
Только теперь Бейли смог повернуться:
— Но ведь убит космонит! Три дня назад, говорите?
— Да.
— Кто это сделал? Как?
— Космониты говорят, что убийца — землянин.
— Не может быть.
— Отчего же? Вам космониты не нравятся. Мне тоже. Да какому землянину они нравятся? Кто-то немного переборщил в своей ненависти к ним, вот и все.
— Все это так, но…
— На фабриках Лос-Анджелеса были пожары. В Берлине громили роботов. По Шанхаю прокалилась волна беспорядков.
— И что же?
— Все это свидетельствует о растущем недовольстве. Может быть, даже о существовании какой-нибудь организации.
— Я вас не понимаю, комиссар. Уж не проверяете ли вы меня?