Детективные романы и повести
Шрифт:
— Да, — кивнул Пуаро, — в показаниях было упомянуто, что они жили, как кошка с собакой.
— Вот в этом-то и была нелепость показаний. Что Каро и Эмис часто ссорились — это верно. Что они говорили друг другу злые и жестокие слова — тоже верно. Но верно и то, что им обоим просто это нравилось. Эмис тоже любил покричать. Такая уж это была пара: они оба любили бурные сцены. Мужчины в большинстве случаев сцен не любят; но ведь Эмис был художником. Он кричал, и угрожал, и давал волю гневу. Он был из тех людей, которые из-за какой-нибудь пропавшей запонки сотрясают своим криком
— А каковы были ваши личные переживания, мисс Уоррен?
Анджела Уоррен тяжело вздохнула.
— Ошеломленность и беспомощность. Мне все это казалось каким-то чудовищным кошмаром. Каролину арестовали на третий день. Помню мое возмущение, ярость, а также мою детскую, уверенность в том, что здесь какая-то ошибка и что все скоро уладится.
Каро больше всего беспокоилась обо мне — она просила, чтобы меня держали по возможности дальше от следствия. Она поручила мисс Уиллиамс тотчас же отвезти меня к родственникам. Полиция не возражала. А затем, когда было решено, что мои показания не нужны, меня отправили в пансион за границу.
Я страшно не хотела ехать. Но мне объяснили, что Каро волнуется из-за меня, и единственное, чем я могу облегчить ее положение, — это уехать. Я уехала в Мюнхен. Решение суда было вынесено, когда я была уже за границей. Каро не хотела видеть меня. Это был первый случай, когда она не пошла навстречу.
— Она была права, мисс Уоррен. Увидеть близкого и любимого человека за решеткой — очень страшно. И для вас это могло быть неизлечимой травмой.
— Может быть, вы и правы. После приговора сестра написала мне письмо. Я его не показывала никому и никогда. Но вы его прочтите, чтобы понять, что за человек была Каролина. И можете показать его Карле.
Она встала.
— Пойдемте в мою комнату. Там есть портрет Каролины.
Опять портрет.
С художественной стороны эта работа Крэля быль посредственной, но для Пуаро это не имело значения. Он увидел тонкое, продолговатое лицо с изящной линией щеки и подбородка и милым, немного застенчивым выражением. Во всем облике — мягкость, женственность и какая-то сдержанная, скрытая красота. Ни жнз нерадостности, ни силы в нем нет. Карла, наверное, унаследовала их от отца. Ничего особенного в этом лице нет — и тем не менее Пуаро понял, почему Квентин Фогг не может его забыть.
— А теперь прочтите ее письмо, — услышал он спокойный голос Анджелы Уоррен.
Он развернул письмо и внимательно прочел то, что Каролина Крэль написала шестнадцать лет тому назад.
«Анджела, девочка моя!
Ты услышишь печальную новость, которая тебя огорчит. Но я хочу, чтобы ты знала, что все в порядке. Я никогда не лгала тебе и не лгу сейчас, когда говорю, что я совершенно спокойна и счастлива. Такого душевного покоя я не знала еще никогда. Все в порядке, дорогая, все в порядке: не жалей меня, не горюй. Живи своей жизнью и найди свое призвание — ты сумеешь, я знаю. А я иду к Эмису, я не сомневаюсь ни минуты, что мы будем вместе. Жить без него я все равно не могла бы. Исполни одну мою просьбу: постарайся быть счастливой. О себе я уже сказала — я счастлива. Долги надо платить.
Любящая тебя сестра Каро».
Пуаро прочел письмо второй раз, потом — третий.
— Это прекрасное письмо, мадемуазель, — сказал он. — Удивительное письмо. Необыкновенное.
— Каролина была необыкновенным человеком.
— Да, это видно. Скажите, мадемуазель, вы находите, что письмо свидетельствует о невиновности вашей сестры?
— Конечно.
— Но она ничего не говорит об этом.
— Потому что Каро знала, что мне и в голову не придет считать ее виновной.
— Возможно… Возможно… Но не исключено и другое: что она нашла душевный покой в искуплении своей вины.
— Нет, мсье Пуаро, я знаю точно, что Каролина не виновна.
— Видит бог, мадемуазель, я не имею намерения поколебать в вас эту уверенность. Но давайте рассуждать. Вы говорите, что ваша сестра не виновна. Хорошо. В таком случае, что же в действительности произошло?
— Я согласна, что это чрезвычайно трудный вопрос. Вероятно, все-таки случилось то, что говорила Каролина: самоубийство.
— Похоже это на Эмиса Крэля?
— Нет, не похоже. То, что Эмис покончил с собой, кажется мне совершенно фантастическим.
— А вам не приходило в голову какое-нибудь другое объяснение?
— Я вас понимаю. — В голосе Анджелы послышалась нотка любопытства. — Вы хотите сказать, что его мог убить кто-нибудь другой?
— А разве это исключается?
— Не исключается, но трудно себе представить. В то время не было никаких оснований кого-либо заподозрить. Я не вижу таких оснований и сейчас.
— И все-таки давайте это обсудим. Кто из близких к Крэлю людей был — как бы это выразиться, — был больше, чем другие, способен на такой поступок?
— Дайте подумать. Ну, отбросим меня — я его не убивала. Затем эта… Эльза. Она тоже отпадает: она совершенно обезумела, когда он умер. Кто там был еще? Мередит Блейк? Он обожал Каролину и ходил за ней по пятам. Вообще говоря, мотив у него был: избавиться от Эмиса, чтобы жениться на Каролине. Но ведь можно было поступить проще: отпустить Эмиса к Эльзе и со временем утешить Каролину. Да и что за убийца Мередит? Такой кроткий и такой трусливый. Нет, отпадает. Еще кто?
— Мисс Уиллиамс? Филип Блейк? — напомнил Пуаро.
Строгое лицо Анджелы смягчилось улыбкой.
— Мисс Уиллиамс? Трудно представить себе свою гувернантку в роли убийцы. Правда, она ненавидела Эмиса. Она вообще не любила мужчин. Но разве это может служить достаточным основанием для убийства? Ведь нет?
— Конечно, нет.
— А вот Филип Блейк… — Она помолчала. — Он казался мне человеком очень ограниченным:
— А разве ограниченность связана с наклонностью к убийству?
— Она может привести к какому-нибудь примитивному поступку. А убийство — поступок примитивный, не правда ли?