Дети Аллаха
Шрифт:
– Иншалла! – Торговец взял с прилавка четки-тасбих и принялся задумчиво перебирать бусины; затем он назвал сумму, и Самир с тоской подумал, что даже ленивый приказчик за день наверняка зарабатывает в два раза больше.
Но на эти деньги они смогут купить еды и себе, и кое-что отдать Умм-Насиб.
– Хорошо, – сказал он. – Мы согласны.
Ильяс получил несколько пачек сигарет и отправился на улицу, вскоре оттуда донесся его звонкий голос, а Самир принялся наводить порядок в лавке. Довольно быстро у него возникло ощущение, что «гнусный приказчик»
Ящики и коробки стояли как попало, в углах властвовала грязь.
Рахим, перебирая тасбих, то и дело повторяя «иншалла», раздавал указания. Заходили покупатели, и тогда он отвлекался, речь его менялась, в ней появлялись цитаты из Корана и давно умерших поэтов, а спина становилась еще более сгорбленной.
Судя по тому, что торговля шла бойко, Ильяс на улице старался не зря.
На полуденную и предвечернюю молитвы торговец прерывался, расстилая коврик прямо на полу. Читал айяты и бил поклоны, не отходя от прилавка, и Самиру приходилось тихо стоять в сторонке и ждать.
– Хорошо, иншалла, – сказал торговец, когда свет, проникавший в окошки, стал тускнеть. – На сегодня достаточно, есть на что сходить в кофейню и возблагодарить Аллаха. Позови брата, юноша, идите сюда, и не говорите, что Рахим обманул вас.
Рассчитался он и в самом деле честно, хотя отдал самые потертые, старые монетки.
– Видишь, что я тебе говорил? – гордо заявил Самир, когда они вышли на улицу. – Теперь у нас есть деньги!
Первым делом мальчишки заглянули в ближайшую харчевню для «эмиров», где уселись прямо на тротуар и набили животы лепешками с зеленью, хумусом и овощами. Утолив голод, отправились на рынок, где выбрали хороший кусок брынзы, с каким не стыдно вернуться, и отправились домой.
На этот раз шли другим путем, через площадь Независимости, в центре которой торчал неработающий фонтан, а на другой стороне высились руины огромного здания. Самир помнил, как отец рассказывал, что тут стояла гостиница, и туда даже приезжали люди из других стран, пока не случилась гражданская война и строение не сожгли.
Именно тогда, двадцать пять лет назад, появились стены между кварталами и патрули с оружием.
Мысли об отце потянули воспоминания о матери с сестрой, и внутри колыхнулась задремавшая было ненависть. Кулаки сжались сами, и Самир в который уже раз поклялся, что отомстит за их смерть, найдет тех, кто виноват, и убьет, выставит на обозрение, как того предателя, с табличкой на груди!
Через узкий переулок они пронеслись бегом, и облегченно вздохнули, оказавшись в родном квартале: время к вечеру, а в темноте ходить по чужим улицам небезопасно.
И тут, около церкви, налетели на Азру и ее мать.
– Ох! Ах! – воскликнула та. – РадиГоспода и всех святителей, кудавымчитесь?
– Прошу прощения, – отозвался Самир, ощущая, как полыхают его уши, и радуясь, что в полутьме этого не видно.
– Где вы были? – спросила Азра, и лицо ее украсила улыбка, мягкая, искренняя. – Мы заходили днем, хотели проведать, но Умм-Насиб сказала, что вы ушли еще утром.
На
«У тебя тоже кошачьи глаза, только добрые и ласковые. Я бы тебя погладил» – подумал Самир, и смутился собственной мысли.
– Мы работали! – гордо заявил он, поднимая сверток с брынзой. – И заработали.
– Ах! Ох! – воскликнула мать Азры. – Акакжешкола!? Вычто!? Такнельзя! Мой муж, он спрашивал! Если будете прогуливать, васисключат!
Как обычно, она тараторила, слова вылетали очередями, как пули из автомата.
– Оно само получилось… – протянул Ильяс, виновато таращась в землю.
– Да, папа волнуется, – сказала Азра. – Приходите.
Самиру очень хотелось сказать, что от школы нет никакого прока, читать, писать и считать он умеет и чему такому может научиться еще, что потом окажется полезным? Зачем торговцу, сапожнику или хозяину кофейни знать о других странах, о том, как устроены растения или животные?
Но здесь была мать Азры, а возражать старшим – невежливо.
– Спасибо, мы постараемся вернуться, после того как устроимся, – сказал он.
– Обязательно, – поддакнул Ильяс.
Азра улыбнулась еще, глядя Самиру прямо в глаза, и от этой улыбки он на мгновение сделался невесомым, забыл обо всем, и о том, кого он потерял позавчера, и о терзающей душу боли.
Глава 4
На следующий день горбатый Рахим встретил мальчишек без удивления: Ильяс отправился на улицу – заманивать покупателей, а Самиру пришлось, вооружившись инструментами, лезть на крышу, искать и конопатить щели, что обязательно начнут сочиться водой через месяц, когда придут дожди.
«Гнусный приказчик», судя по всему, был либо далеким прошлым, либо выдумкой.
К вечеру Самир перегрелся на солнце, от запаха горячего гудрона его тошнило, а Ильяс охрип, но зато они снова получили деньги.
– Видишь, брат, теперь мы мужчины! – гордо заявил Самир, когда они вышли из табачной лавки. – Мы сможем накопить и отстроить дом, чтобы не жить у чужих людей!
– Ну, они не чужие… – буркнул Ильяс. – Может быть, купим газировки? И фатыра?
До пирожков и сладких напитков он был сам не свой, если бы мог, набивал живот только ими.
– Купим, – ответил Самир после паузы, и они свернули в сторону ближайшего ларька, на полках которого теснились бутылки газировки, упаковки шампуня, а на поддонах лежали куски ярко-зеленого мыла из оливкового жмыха и тут же – фатыр.
Испеченный утром, он остыл, потерял запах, но зато и подешевел.
– Мир вам, – сказал Самир продавцу. – Нам, пожалуйста…
– Христиане-свиноеды! Христиане-свиноеды! – донеслось сзади, твердое и тяжелое ударилось в правую лопатку.
Глаза продавца округлились, он пробормотал «помилуй меня Аллах», и скользнул внутрь ларька.