Дети Ангелов
Шрифт:
– Дайте мне рацию. Я войду первым, а остальные пусть входят после моего сигнала.
Генерал хмыкнул и, чувствуя себя полным идиотом, согласился. Виктор не давал о себе знать минут десять, и Романов начал терять терпение. Но тут рация зашипела, и послышался голос Виктора:
– Входите спокойно. Сопротивления не будет.
Но бойцы не привыкли входить спокойно. Держа оружие наготове, подстраховывая друг друга по всем правилам, они ворвались через ворота, посыпались через высоченный забор, готовые в любой момент подавить сопротивление противника. И оказалось, что все это напрасно, потому что противника можно было вязать голыми руками. Вся охрана особняка находилась в бессознательном
– Куда их? – спросил Романов, решив ничему не удивляться. – В больницу или в камеру?
– В камеру, конечно, – рассеянно ответил Виктор. – Они все очухаются через пару часов и будут как живчики…
Он внимательно водил глазами по двору, пытаясь что-то отыскать. Романов подозвал командира подразделения и тихо сказал:
– Скажешь своим, что испытывали новое спецсредство. И чтобы никому…
Командир молча кивнул и увлек часть людей в дом, где нашли несколько перепуганных насмерть поваров и другую прислугу. Больше в доме никого не оказалось. И тут ожил Виктор:
– Сидорин в подвале. Вперед!
Он безошибочно нашел дверь и спустился вниз во главе отряда бойцов. Но добраться до олигарха оказалось непросто, потому что металлическая плита, заменяющая дверь в помещение, где он укрывался, не поддавалась никакому инструменту, даже тяжелому ручному тарану. Пришлось вырезать ее автогеном.
Сидорина в комнате с компьютерами и мониторами не оказалось. Нашли его в туалете, сидящим на унитазе, и лицо его было бледно-зеленым. Бойцы сдернули его с сиденья, но тут же выпустили, брезгливо отстранившись. Виктор шепнул что-то Романову, и тот подозвал одного из бойцов:
– Найдите где-нибудь памперс, что ли. Иначе вся машина провоняет…
Услышав это, Сидорин чуть слышно прохрипел:
– Жуковского… найдите Жуковского…
– О чем это он? – спросил генерал Виктора.
– Надо по дороге подъехать к медицинскому фонду. Вы знаете, где это. Там его вылечат.
Во дворе уже стояли два больших автобуса, куда бойцы вповалку грузили бесчувственных охранников. В другую машину складывали оружие, в том числе четыре снятых с башен тяжелых пулемета. Тут же работала следственная бригада прокуратуры, протоколируя происходящее. Но приблизиться к Сидорину генерал никому из них не позволил. Олигарха погрузили в санитарный фургон и повезли в Москву. Остановились около здания фонда, и Виктор о чем-то коротко переговорил с вахтером. Вскоре оттуда вышел человек, Виктор подвел его к фургону. Подошел туда и Романов. Человек заглянул через открытую дверь, недолго смотрел на лежащего Сидорина, потом отвернулся и сказал:
– Все, будет жить, – и ушел, не попрощавшись.
Сидорин вздохнул облегченно и даже, кажется, слегка порозовел.
Романов сел в машину и вдруг заметил, что Виктора больше нет рядом. Только что был и неожиданно исчез…
А потом произошло нечто вовсе непонятное. Когда въехали на Лубянку и открыли фургон, Сидорина там не оказалось, а два охранявших его бойца бессмысленно смотрели куда-то вдаль и ничего не соображали. Романов не верил собственным глазам – его машина ехала следом, они нигде не останавливались, и генерал ни разу не выпускал фургон из вида. Сам он, имея определенный опыт общения с этими таинственными людьми (а он не сомневался, что именно они приложили руку к исчезновению олигарха), еще мог переварить случившееся. Но как объяснить другим, и сделать это так, чтобы тебя не приняли за сумасшедшего? И генерал с неожиданным облегчением подумал, что наверняка он служит последний день…
День тридцать первого декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года запомнился всем передачей власти от старого больного президента практически никому не известному выходцу из разведки. Но в этот же день в Москве произошло много других важных событий, про которые мало кто знал. В то время, когда усталый седой старик обращался к «дорогим россиянам» с прощальной речью, в офисы десятков фирм, через вторые и третьи руки принадлежавших миллиардеру Сидорину, врывались группы вооруженных короткими автоматами людей с черными масками на лицах и укладывали немногочисленный в предпраздничный день персонал и посетителей лицом в пол. Следом входили вежливые молодые люди в строгих костюмах, предъявляли удостоверения работников налоговой службы и изымали компьютеры и всю документацию до последней бумажки. Любые попытки связаться с адвокатами или журналистами пресекались на корню.
После этого помещения опечатывали, а задержанных с извинениями отпускали. Они бросались к телефонам, но было уже поздно – в многомиллионном мегаполисе такие случаи давно стали обыденным явлением, и никто не поднимал из-за них особой шумихи. Особенно в такой день, когда главной сенсацией стал неожиданный уход президента.
Никто не заметил также и исчезновения самого миллиардера Роберта Сидорина – это имя было мало известно широкой публике, а те, кто знал его, считали, что он отдыхает на горном курорте.
В этот же день в Москве произошло еще одно событие, о котором и вовсе никто не узнал, кроме его участников. Командир отдельного батальона радиоэлектронного подавления накануне вечером получил приказ свернуть технику и отбыть по месту постоянной дислокации, и сейчас на плацу воинской части царила веселая суматоха, сдабриваемая заковыристым матерком. Личный состав, который всегда рад любому изменению в скучной солдатской жизни, весело сворачивал антенны, не преминув, воспользовавшись неразберихой, отправить гонцов в магазин за забором, чтобы достойно встретить Новый год.
Не радовался только старший лейтенант Крамаренко. Вместо ожидаемого поощрения он получал сейчас грандиозный втык от начальника штаба батальона.
– Что же ты натворил, идиот! – Майор не стеснялся в выражениях. – Посмотри, что пишут! – И он бросил на стол перед Крамаренко какую-то смятую газету.
Старший лейтенант взял ее и прочитал крупный подзаголовок: «Безответственная военщина своими несанкционированными действиями нанесла материальный урон сотням москвичей!» Ниже шел текст: «По неподтвержденным данным, при включении мощного военного передатчика вышли из строя сотни мобильных телефонов. Наш источник в Министерстве обороны подтверждает…»
Крамаренко оторвал глаза от газеты и удивленно посмотрел на майора.
– Что за ерунда? И когда это они успели?
– Какая тебе разница, когда успели? Натворил дел! Командир отбиваться не успевает!
– Но товарищ майор! Я же выполнил приказ! Написано – любой незарегистрированный сигнал…
– Ты что, самый умный? Это же была всего лишь несущая частота!
– Ну и что? – все еще пытался доказать свою правоту старший лейтенант. – В приказе ясно сказано – любой сигнал!
Но доказывать что-либо майору было бесполезно, потому что он вместе с командиром батальона только что вернулся от высокого начальства, которое поимело их по полной программе. Крамаренко понял, что из него делают стрелочника, и на него нашло. Это иногда бывало с ним, когда он понимал свое бессилие против явной несправедливости. В детстве он в такие моменты бросался в драку на пацанов вдвое больше его, но со временем научился усилием воли сдерживать себя. Вот только язык удерживать так и не научился.