Дети белой богини

Андреева Наталья Вячеславовна

На этот раз темнота подарила образ. Искоре­женная машина с разбитым лобовым стеклом жа­лобно смотрела на него выбитым оком правой передней фары. Огромная рыбина словно попа­ла в схватку с другой такой же хищницей и по­терпела сокрушительно поражение. Он ведь так этого хотел! Подумал вдруг - что будет, если Маша увидит рисунок. Его фантазии перешли границы дозволенного. Спустившись вниз, он отошел подальше от дома и, скомкав акварель, выбросил ее в мусорный контейнер. Вздохнул с облегчением - ну, вот и все. И запретил себе об

этом думать.

Но однажды, совершая свою обычную прогул­ку, решил вдруг, что напрасно избегает той ули­цы, на которой видел серебристую иномарку. Боль прошла, насолить Герману уже не хотелось. Он теперь то любил его, то ненавидел. Был день, ког­да восхищался ловкостью друга, был день, когда готов был того убить.

Сегодня ярко светило солнце, сентябрь под­ходил к концу, и все понимали, что после вспыш­ки тепла наступят долгие сумерки осенних холо­дов. Все спешили насладиться хорошей погодой, пока не зарядили дожди. Он шел по улице и улы­бался. Ненависть - это сумерки, а солнечный свет рождает любовь. Круглый год в городе N гуляли ветра, невольно вызывая в людях тревогу, сегод­ня же было безветренно и тихо. Совсем как в ту ночь, когда стояли на крыльце с Германом.

И тут он увидел машину. Ту самую машину, которая недавно сияла и радовала глаз. Теперь машина была разбита. На лобовом стекле — дыра, от которой паутиной расходились трещины, фары выбиты. Точь-в-точь, как на его рисунке. Он за­мер, не в силах отвести взгляд. Объяснение было только одно: кто-то нашел его рисунок. И вопло­тил жестокие фантазии в реальность.

Сидевшие на лавочке женщины вдруг оборва­ли беседу. Догадался, что из-за него. Пришлось подойти поздороваться.

– Ничего, если я посижу здесь и покурю?
– спросил, доставая из кармана пачку «ЛМ», куп­ленную тайком от жены.

– Чего ж, сидите, - переглянулись они.

Его, родившегося и выросшего на Фабрике, здесь знали все. Представляться было не надо. Женщины заговорили о здоровье, потом переки­нулись на местную милицию. Он понял, что в этом подъезде живет любовница сотрудника ГАИ. Одного из больших начальников. И что по ночам тот оставлял машину у дома, нисколько не опаса­ясь. Ведь все в городе знали, чья это машина. По­куситься на нее мог разве что сумасшедший.

– Той ночью-то как сигнализация завоет!
– пожаловалась одна из женщин.
– В трусах из дома выскочил! Сама видала. Да куда там! Пока с пя­того этажа спустился, тот-то уже убежал.

– Быстро он ее, - счастливым голосом сказа­ла ее собеседница.

– Ломом раздолбал. За пять минут. Ломик-то здесь же и валялся.

– Ругался, небось, начальник?

– У-у-у! Матерился, страсть! А Верка-то как рыдала! Она ведь его сколь времени заманивала! С женой хотела развести. Почитай с неделю уж у ней ночевал. Но теперь - все. Как отрезало. По бабе бы так не убивался, как по машине.

– Что баба, - вздохнула женщина, - сегодня одна, завтра другая.

– Не пойму, что в Верке они находят? Я тебе, знаешь, что скажу...

Сплетница понизила голос, но по движению губ он понимал все. Затянулся глубоко, сделал безразличный вид.

– ... сам Горанин.

– Ну-у-у?

– Я тебе говорю. Был он здесь. Точно.
– Может, неон?

– Ну разве нашего Германа с кем-нибудь спу­таешь? Ему бы, шельмецу, в киноартисты, а не в следователи. Я, как увижу, прямо обмираю! А он, ты подумай, к Верке шастает! Когда на мэровой дочке запросто мог жениться! А Верка-то - раз­веденка! И годков ей... Дай прикину... Да постар­ше Германа будет! Машины у них похожи.

– У кого?
– не поняла собеседница.

– У гаишника этого и у Горанина.

– Так, может, кто перепутал?

– Может, и перепутал. У нашего Германа не­навистников много.

У него перехватило дыхание - не в бровь, а в глаз! Но тут одна из кумушек всплеснула руками:

– Ой! Сериал же начался! Заболтались мы с тобой!

– Пойдем ко мне, муж-то аккурат опосля се­риала с работы придет, я уж привыкла. Как по часам сверяюсь. А потом мы на дачу. Тебя не под­везти?

– Спасибо, выручите. Капуста-то еще сидит.

– Да и мы по капусту. Только не рано ли? С месяцок бы еще посидеть.

– А говорят, у соседей половину кочанов уже срезали. Надо бы поспешить.

– Да что ты?!

Продолжая обсуждать животрепещущую тему, воровство на дачах, обе направились к подъезду. Он нагнулся, чтобы завязать шнурок, и тут увидел это. Ломик, о котором говорили жен­щины. Кто-то засунул его под лавку да так там и оставил. Вытащив ломик, повертел его в руках. Гм-м-м... Что-то знакомое. Вещицу эту он уже держал когда-то в руках. Знакомая вещица...

Его размышления были прерваны вышедшим из-за угла дома человеком. Высокий широкопле­чий мужчина, насвистывая, направлялся к разби­той машине. Его темные волосы ласково трепал ветерок, накинутая на плечи кожаная куртка под­черкивала ладность мощной фигуры. Так выгля­деть и вести себя мог только один человек в городе - Герман Горанин. Пришлось быстренько зай­ти в подъезд и уже оттуда понаблюдать за ним. Тот подошел к машине, потрогал разбитую фару. Потом присел на корточки, осмотрел бампер, под­нявшись, внимательно стал разглядывать лобовое стекло.

На улице было тихо и безлюдно: популярный сериал уже начался. Оглянувшись по сторонам, Герман Горанин подошел к лавке и заглянул под нее. Когда распрямился, лицо у него было озада­ченное.

– Не это ищешь? — спросил Завьялов, выходя из подъезда.

Герман вздрогнул:

– Зява, ты? Что ты здесь делаешь?

– Гуляю. Прогулки на свежем воздухе полез­ны для моего здоровья, - усмехнулся он.
– Разве не так?

– В общем-то...

Герман выглядел растерянным. И не отводил глаз от ломика в его руке.