Дети бездны
Шрифт:
Выходит так. Дэйн словами не раскидывается и если говорит — значит, правда. Но тогда его утверждение опровергает всю историю, выбивает почву из-под ног Ноэ, лишая того главного аргумента, а затеянную еще его прадедом войну — смысла. А это новая история, новая жизнь.
— Есть доказательства? — заглянул в глаза лорду Шантал. Он подозревал нечто подобное и точно знал, что Дэйн не просто так выбирал себе в жены женщин из разных каст и сословий, не зря положил столько сил на сохранение дочери Виктора. И женился на других тоже не зря — прикрывался, прикрывая Диану, за нос Ноэ водил.
Если так, что же это получается?
Монтрей ничего не ответил. Это была не его тайна и стоила она не его жизни.
Глава 16
Ферна мог долететь облаком, но привычный более к образу животного, предпочел бежать волком.
К утру Сантьяго добрался до Трейгрилла и пыл его немного поугас. Хищник скатился по траве в овраг в тень к ручью, превращаясь в человека, и дал себе время отдышаться да мысли в порядок привести. Было одно "но", что вчера в пылу эмоций отодвинулось, а сегодня вновь перед ним встало.
Восемнадцать лет назад
С малых лет у Сантьяго более проявлялись способности оборотня, за что он нещадно был бит отцом, пытающимся избавить его от "прискорбных привычек". Его учили владеть дыханием, чтобы он умел летать, учили группировать воду в тучи, учили слышать чужие мысли, улавливать по оттенку эмоции, спрятанное в глубине души. Но он не летал, а прыгал, слушал не ощущения — инстинкты.
Днем он еще прятал все более и более крепнущие пристрастия, не желая быть наказанным, но по ночам они вырывались наружу и звали его на волю, в поля вокруг родного замка. Он крадучись выбирался из стен крепости и лохматым собачонком катился по траве, прыгал от радости, гонялся за бликами лунного света, серебрящего пейзаж.
Он рос, все меньше понимая отца и все больше его врагов. Конфликты с Виктором учащались, занятия ужесточались. Днем Сантьяго был обычным маленьким грили: то ходил, то парил над землей, пил мед, ел только овощи, не чувствуя их вкуса и считал это нормальным. Но по ночам он становился оборотнем, и все что принимал днем, отвергалось всем его существом. Как-то, пойдя на поводу инстинктов, он погнался за зайцем и сам не понял, как челюсти сомкнулись, завязли в пухе и мясе. Теплая кровь того зайца показалась ему самой вкусной, самой привлекательной. Он будто вовсе не кушал и только тут наконец утолил голод.
С того момента что-то случилось и он уже не мог притворяться инстинктам. Не мог летать — его тянуло к земле, хотелось прыгать и мчаться так чтобы от ветра в морду захватывало дыхание. Не мог слушать наставления госпожи Артении, что учила молодых грили слушать себя и руководить своей силой, потому что во внутреннем дворике, как раз там, где проходили занятия, находился курятник тетушки Мэло. Она обожала цыплят и кур, возилась с ними с утра до ночи. А Сантьяго слушал Артению, но слышал как пахнет куриное мясо, как течет кровь в их жилах и исходил слюной, чувствуя приятный вкус во рту. Фантомный, да, но что мешает ему стать настоящим. И мальчик крутился возле курятника, желая, но, не решаясь устроить охоту на питомцев тетушки Мэло.
Она думала, что мальчика влечет птица, что он умеет разговаривать с животными и потому приветствовала его в своей вотчине, даже порадовала Виктора, сообщив, что наконец-то ясно, что за сила дана ребенку. Его освободили от занятий с Артенией, передав на поруки Мэло, но не прошло дня, как тетушка поняла, что жестоко ошиблась. Она отлучилась лишь на пару минут, а вернувшись застала Сантьяго за ловлей цыплят и сворачиванием им шеи. Губы мальчика были измазаны кровью и несло от него, как от хищника.
Сомнений не осталось — кровь оборотня в нем сильней крови грили. Это был скандал, это был удар для отца. Так казалось тогда.
Юного Ноэ отлучили от сверстников, заперли в замке, как в клетке, ужесточили режим и обучение, как грили, но по ночам оставляли одного и как ни странно, запирали лишь двери, оставляя открытыми окна. Инстинкт оборотня звал Сантьяго, а навыки грили помогали его удовлетворить. Мальчик вылетал из окна как грили и, оборачиваясь волком в полете, падал на траву и бежал прочь, в леса, в поля, где до утра наслаждался свободой, уже как оборотень. Там он впервые познакомился с подобными себе, с Дэйном, и понял, что быть оборотнем не так стыдно, как говорит отец.
На двенадцателетие сына Ноэ отписал ему графство Ферна — маленький замок на границе с Монтрей с островком глухого леса и отправил восвояси.
Но мальчик продолжал возвращаться в Ноэ — его манили знакомые пустоши, тянул запах дома. К тому же в замке появился младенец — маленькая девчонка, пахнущая как-то особенно — не как грили и не как оборотни и все же как то и другое вместе. Говорили, она его сестра и он, понимая, что девочку, как необычную для тех и других, ждет тоже, что прошел он, пытался как-то защитить, хотя бы показать ей, что она не одна. Она тоже была не такой, как он — не своей и не чужой для окружающих и это притягивало Сантьяго. Он привязался к ней, как и к ее матери, непонятной ему женщине, вроде бы не умеющей ни летать, ни метать молнии, ни прыгать.
Она была единственной, кроме его друзей — братьев, с которыми он тайком встречался по ночам в лесу, относившейся к нему с любовью и лаской, и это было самым важным для него. Набираясь тепла от Катарины, он благодарил за то ее дочь, по-детски выказывая благодарность и заботу — то принесет свежих каштанов, то полевых цветов, то пару убитых им зайцев. Какими бы странными не казались женщине его подарки, она не сетовала на мальчика, а встречала с неизменной ласковой улыбкой.
Ее нежная забота о нем имела запах материнского молока, запах чего-то очень нужного и родного. И точно так же пахла ее девчонка. Рядом с ними Сантьяго хотелось урчать, а не рычать.
Жили они за конюшней, у самой стены замка в маленьком, но уютном домике, совсем рядом с потайной калиткой. Мальчик пробирался к ним и проводил по пол ночи. Женщина качала люльку, пела странные протяжные, успокаивающие песни и гладила мальчика по голове. Эта ласка расслабляла Сантьяго, рождая воспоминание нужности, защищенности и уюта, что было с ним всегда, пока была жива его мать. Он не помнил ее, но помнил это ощущение и вновь и вновь приходил к женщине и ее девочке, чтобы почувствовать себя любимым сыном, а не наследником грили, на которого возлагают определенные надежды и не оборотнем, паршивцем, которому нет и не может быть места ни в сердце отца, ни на территории Ноэ. Здесь от него ничего не требовали, ничего не приказывали, не укоряли, за то что он выказывает манеры хищника — здесь его просто любили. И он чувствовал эту любовь, мог описать ее — пушистую, мягкую, теплую и сияющее огромную, в которую проваливаешься как в сладкое забытье, в которой нежишься, как купаешься в запахе трав.