Дети Бога
Шрифт:
— Если он меня не убьет, тогда Ха'анала и я будем жить с вами и узнаем ваши песни.
— Узнаем ваши песни, — сказал Исаак. При этом он взглянул на взрослых — мгновенная вспышка прямого внимания, столь мимолетная, что ее никто не заметил.
— Куда идешь ты, туда иду я, и твои пути станут моими путями, — грустно пробормотала София на иврите. Мама, подумала она, я знаю, что у него хвост, но, полагаю, он хочет перейти в другую веру.
Как она могла сказать «нет»? Из-за крохотного шанса, что на ее радиомаяк могут откликнуться незнакомые ей земляне, София прождала шесть бесконечных, бесплодных месяцев. А прямо здесь, так близко, что она могла ощущать тепло его тела, находился человек, которого она знала, который ей нравился, которого начинала
— Ладно, — сказала она наконец. — Если ты и вправду считаешь, что для Ха'аналы так будет лучше. Если ты хочешь этого…
(«Хочешь этого».)
… — Да. Хочу.
(«Хочу».)
Они еще посидели, думая каждый о своем.
— Пора возвращаться в деревню, — наконец сказала София. — Скоро красный свет.
(«Скоро красный свет. Супаари поет».)
Она чуть не пропустила это — настолько привыкла не замечать монотонный голос своего сына.
Супаари поет.
Чтобы поверить, ей пришлось воспроизвести эти звуки в своей голове. «Боже мой, — подумала София. — Исаак сказал: «Супаари поет»».
Она не заключила сына в объятия, не завопила, не заплакала, даже не шевельнулась, лишь посмотрела на Супаари, столь же удивленного, как она, и столь же неподвижного. Слишком часто она видела, как Исаак будто ускользает куда-то — неким таинственным образом оказывается Не Здесь, когда к нему прикасаются.
— Да, Исаак, — произнесла София обыденным голосом, словно это был нормальный ребенок, который просто высказал свое мнение, желая, чтобы мать это подтвердила. — На втором закате Супаари поет. Для Ха'аналы.
— На втором закате Супаари поет. — Затаив дыхание, они — ждали. — Для Исаака.
Моргнув, Супаари приоткрыл рот — настолько человеческая реакция, что София чуть не рассмеялась. Держа в руках его дочь, София подняла голову: «Для Исаака, Супаари».
Тогда он встал и подошел к Исааку ближе, внимательно следя за гладкими маленькими мышцами, высматривая едва различимый трепет, обычно предшествующий бегству. Благодаря некоему инстинкту, прежде никогда не применявшемуся для таких целей, Супаари знал, что к мальчику не следует поворачиваться лицом; поэтому он опустился рядом с Исааком на колени и негромко запел.
София затаила дыхание, когда раздались первые ноты вечернего напева, добавившись к лесному хору криков и воплей, жужжания и свиста, напоминавшего звуки флейты. Слушала, как к басу Супаари, мелодичному и изменчивому, присоединилось сопрано ребенка, безошибочное по тону, наизусть помнившее каждую ноту, — в чудесной гармонии. Смотрела своим единственным, близоруким, затуманенным слезами глазом в лицо сына, сияющее в розовом свете: преображенное, живое — впервые по-настоящему живое. И благословляла Бога своих предков за то, что даровал им жизнь, что поддерживал их, что позволил им дожить до этого нового сезона.
Когда песня закончилась, София наполнила легкие воздухом, который был словно пропитан музыкой. Ровным голосом, с мокрым от слез лицом, София Мендес спросила сына:
— Исаак, а хочешь узнать другую песню?
Он не взглянул на нее, но, поднявшись с поразительными устойчивостью и балансом, присущими ему с самой первой попытки ходить, подошел ближе. Глядя в сторону, ее похожий на эльфа сын поднял маленькую руку и прикоснулся к губам Софии пальцем, изящным, точно крыло стрекозы. Да, пожалуйста, говорил он единственным доступным ему способом. Другую песню.
— Ее наш народ пел на рассвете и закате, — сказала София и возвысила голос в древнем призыве: — Sh'ma Yisrael! Adonai Eloheynu, Adonai Echad.
«Слушай, Израиль! Господь, Бог наш, Господь один есть».
Когда она замолчала, палец вновь коснулся ее губ; поэтому София запела снова, и теперь к ее голосу примкнул голос сына — наизусть помнивший каждую ноту.
Когда все кончилось, София высморкалась в пригоршню скомканных листьев и вытерла мокрую половину лица о плечо, прикрытое футболкой Джимми. Несколько секунд она трогала пальцами мягкую, потертую ткань, ощущая благодарность хотя бы за такой контакт с отцом Исаака. Затем София встала.
— Пошли домой, — сказала она.
Местонахождение посадочного катера «Магеллана» София определила давно, через ретранслятор орбитального корабля, активизировав радиомаяк катера, чтобы его засекли подпрограммы глобального позиционирования орбитальных спутников и передали эти координаты на ее компьютерный блокнот. Оставленный аппарат находился лишь в нескольких километрах от Кашана. Насколько София могла судить, проверив его бортовые системы, катер был надежно заперт, имел запасы топлива, достаточные для возвращения на орбиту, и казался исправным. Включив связь, она обнулила дато-временную отметку, установила ретранслятор на бесконечный повтор и записала новое послание: «Говорит София Мендес из экипажа «Стеллы Марис». Сегодня пятое марта две тысячи сорок седьмого года — по земному времени. Сто шестьдесят пять суток местного времени я ждала отклика на свой сигнал от любого землянина, находящегося на Ракхате. Данным посланием я извещаю, что через пятнадцать ракхатовских дней планирую покинуть планету, использовав посадочный катер «Магеллана» для перелета на корабль-носитель. Если к этому сроку вы не доберетесь до катера, то останетесь здесь. Сожалею, но больше ждать не могу».
Сообщить Канчею и остальным о своем намерении покинуть Ракхат ей было непросто, но, к ее облегчению, у руна это не вызвало большого горя.
— Кое-кому было интересно, когда же ты отправишься домой, — сказал Канчей. — Тебе понадобится привезти своим людям товары, или они решат, что твое путешествие было неудачным.
Так ей напомнили, что руна всегда думали, будто иезутский отряд прибыл с Земли просто для торговли. А внезапное решение Супаари лететь с ней было, по их мнению, благоразумным намерением заняться бизнесом за границей, где ему не угрожал смертный приговор.
Иезуитская миссия пришла именно к такому финалу, и Софию это устраивало; в конце концов, она была практичной женщиной и дочерью экономиста. Торговля была самым древним стимулом для исследования новых земель, и Софии эта причина казалась сейчас вполне достойной. А ее претенциозные мысли о высокой цели были, похоже, всего лишь жаждой значимости. Бредовый, но действенный способ справиться со страхом, вызванным перспективой умереть тут в одиночестве и забвении.
Месяцы ожидания София проводила, занимаясь всесторонней подготовкой к путешествию домой. Консультируясь с Супаари, она составила списки легких, компактных товаров и научных образцов, которые, по ее мнению, имели больше шансов представлять на Земле материальную или научную ценность: драгоценные камни биологического происхождения, вроде жемчуга или янтаря, но существующие лишь на Ракхате; маленькие и простые, но изящные чаши и блюда, вырезанные из здешних раковин и древесины; образцы почвы, семена, клубни. Текстильные изделия изумительной сложности; многоцветная керамика, поражающая красотой и выдумкой. Растительный экстракт, обезболивающий раны и ускоряющий заживление — он помог даже Софии. Ювелирные изделия. Образцы духов. Герметично упакованные образцы мехов, непроницаемых для любого ненастья; технические руководства, предоставленные химиками, а также формулы и рисунки, иллюстрирующие технологические процессы, которые, по мнению Софии, известны лишь на Ракхате. Достаточно, чтобы гарантировать финансовую независимость, полагала она, если к тому времени, когда они достигнут Земли, там еще будут существовать патентное право и лицензионные договоры.