Дети большого дома
Шрифт:
— Проводишь в политотдел старшего политрука.
В густой тьме, спотыкаясь и хлюпая по лужам, Тигран торопился за шагавшим впереди бойцом, стараясь не терять его из виду. Потеряй он связного, трудно было бы даже вернуться к старшему лейтенанту. Но вот они добрались до двух домиков, стоявших рядом.
— Здесь политотдел, товарищ старший политрук, — сказал сопровождавший Аршакяна боец.
Тигран вошел. Посреди избы за столом сидел начальник политотдела, старший батальонный комиссар Федосов— человек лет пятидесяти, с красноватым лицом и
— А, пожаловали? Я ждал вас! — воскликнул он, заметив Аршакяна. — Садитесь, садитесь… Ульяна, принесите чаю, немедленно! Старший политрук, верно, озяб, надо ему согреться горяченьким. Ну, как там, в полку?
Аршакян подробно описал марш полка, настроение бойцов; рассказал о командирах, в отдельности характеризуя каждого, кем интересовался начальник политотдела.
Машинистка подала налитые доверху стаканы. Аромат крепкого чая, ярко пылавшая в русской печи солома, поднимающийся из горшков пар и приятная теплота вызывали почти непреодолимую сонливость.
— Главное — убить наблюдающийся еще у бойцов страх перед врагом, а он имеется: уже больше трех месяцев мы непрерывно отступаем, — говорил начальник политотдела. — Вот когда сшибемся с ним покрепче, когда ребята увидят трупы фашистов — тогда и рассеется миф об их могуществе. У бойца, увидевшего трупы врагов, исчезает страх. Да пейте же ваш чай! Вот сахар.
— Спасибо.
— Что, вы тут гость с визитом, что ли? Пейте внакладку!
И Федосов сам бросил в стакан Аршакяна большой кусок сахару.
Дверь распахнулась. Вошел генерал Галунов со своим адъютантом. Высокий, сероглазый, рябой младший лейтенант с автоматом на груди встал у двери, позади генерала.
Приземистому, кругленькому и подвижному генералу Галунову можно было дать лет пятьдесят. Казалось, он не шагает, а перекатывается — так быстры были его движения.
— Обошел все отделы. Только тебя еле отыскал! — обратился он к Федосову, который вместе со своими инструкторами стоял, вытянувшись перед генералом. — Укрылся за селом, в кустиках!
— Считал это целесообразным, — спокойно ответил начальник политотдела.
— Понятно, понятно. А вы кто такой?
Вопрос относился к Аршакяну.
Аршакян, на миг растерявшись, вытянулся перед генералом, стараясь скрыть гложущее неприятное чувство, и с принужденной улыбкой отозвался:
— Разрешите вам доложить, товарищ генерал, что вот уже пятый раз вы спрашиваете меня об этом.
— А, тот самый политик, который не научился толком приветствовать начальство? Поглядите, как отвечает генералу! Когда же ты научишься приветствовать по-военному?
Тигран смущенно улыбался.
— А когда приедет ваша жена? — снова задал вопрос Галунов.
Заметив, что старший политрук его не понимает, генерал объяснил, что в день выезда из Армении к нему в вагон вошла молодая женщина-врач и подала заявление о зачислении, когда ее призовут в армию, в
— Я и наложил резолюцию — пожалуйста, пусть себе приезжает в наш санбат! Люся Аршакян ваша жена, не так ли?
— Да, — подтвердил Аршакян.
Обернувшись к начальнику политотдела, генерал указал на инструкторов:
— Почему они не в полках? Пусть отправляются туда, займутся политикой! А мы здесь разберемся в тактике и без них.
Федосов объяснил, что старший политрук Аршакян только что прибыл, а другой должен был вот-вот отправиться.
— Здесь им делать нечего! Дело будет там! — отрезал генерал и, подойдя к карте, не нагибаясь, положил палец на расположение дивизии. Федосов наклонился, чтоб легче было следить за движением его пальца.
— Итак, на рассвете наши подразделения будут уже в бою. А вы здесь прижились? Прячетесь? Понятно. Ну, пошли, адъютант!
Генерал вышел. Тигран так и не понял, зачем он приходил. Для него было неожиданным, что Лусик подала заявление и генерал согласен на ее зачисление в эту часть. Лусик, сын, мать… Они казались чем-то далеким-далеким: чудесным, неповторимым сном.
— Вот не спится человеку, — вполголоса сказал Федосов. — Ну, Михайлов, желаю успеха! В штабе есть связные из полка Сергеенко, разыщите их и пойдите вместе с ними. Один не пытайтесь, собьетесь с пути.
Михайлов откозырял и вышел.
Первые горячие глотки чая согрели Аршакяна. Снова его стала одолевать приятная дремота. Веки отяжелели. Казалось, достаточно прикрыть глаза — и он уснет.
— Вот тебе и история, товарищ историк! Повидимому, делать историю несколько труднее, чем писать о ней. Полагаю, что не ошибаюсь?
Начальник политотдела умолк, о чем-то задумавшись. Вошел боец с охапкой сена, постлал в углу хаты и вышел.
— Как тебе нравится Галунов? — спросил вдруг Федосов и, прищурив глаза, быстро взглянул на Аршакяна.
— Мне трудно судить о генерале, — подумав, ответил Тигран.
— Понятно. Не полагается критиковать высшее начальство. Становитесь военным… Но вот о майоре Дементьеве сказали же вы, что он вам нравится?
Федосов помолчал.
— Генерал Галунов тоже что-то вроде ученого. Ну, сено вам постлали. Ложитесь-ка, отдохните!
Тигран улегся, натянул на себя шинель. Сладкий аромат мягкого, чуть сыроватого сена и приятная теплота комнаты, казалось, должны были немедленно принести ему желанный сон после трех почти бессонных ночей. Но этого не случилось. Стоило ему прикрыть глаза, как перед ним начали возникать бессвязные картины: то он видел Лусик и маленького сына; то генерала Галунова, распекавшего Тиграна за то, что он не умеет здороваться так, как положено военному; то маячил в темноте силуэт идущего впереди бойца, за которым он следовал по пятам, чтоб не потерять его… В полусне он вдруг почувствовал, что его укрывают. Сквозь полуприкрытые веки Тигран увидел начальника политотдела, который натянул на него сползшую на пол шинель.