Дети дупликатора
Шрифт:
«Хорошо бы с нашей четвёртой заимки больше никуда не совались, — подумал Сиверцев мечтательно. — Что-бы сразу к периметру, через КПП — и в городок. К барам, к пиву, к ванной, полной чистой и неактивной, насколько это возможно около Зоны, воды и обязательно с высокой горой пены, пахнущей, скажем, жасмином или ещё какими ландышами. Бухнуться в неё, окунуться по шею, а потом протянуть руку, взять запотевшую бутылку, свернуть ей голову-пробку, сделать большой-пребольшой глоток и блаженно застонать…»
— Ты чего, наука? — пихнул его один из вояк. — Баба приснилась?
Ваня вернулся в реальный
— А? — Сиверцев ошалело глянул на военсталкера.
Учёный хорошо помнил его ещё по первому выходу в зону — фамилия его была Кутний, а имя упорно не вспоминалось.
— Извини, брат, — вздохнул Сиверцев. — Замечтался. Пива хочется, спасу нет! И Зона эта уже вот где! — Ваня выразительно чиркнул ладонью по горлу. Военный хмыкнул:
— Ну, да, ты ж тут с зимы торчишь… Озвереть можно, согласен.
— Налейте уж парню, — не оборачиваясь велел с переднего ряда Тараненко. — Точно заслужил!
Второй военсталкер, сидящий чуть впереди Сиверцева, но позади Тараненко полез за пазуху и добыл традиционную фляжечку, но Тараненко, опять таки не оборачиваясь, остановил его:
— Этого добра у них и на заимке хватает. Коньяку налейте! Ну, и мне заодно. Альберт, ты будешь?
Рахметян оторвался от планшета:
— Что? Коньяк? Да, налейте, если нетрудно…
И опять уткнулся в планшет.
Кутний весело хмыкнул и сунулся в кормовой отсек, на камбуз, где располагался аварийный барчик. Тараненко тем временем поднялся, прошёл к Ване и уселся рядом.
— Столик откинь, что ли, — проворчал он вполне дружелюбно.
Сиверцев с удовольствием повиновался — не на обзорный же экран ему пялиться? Хватит, двенадцать недель пялился на местные пейзажи чуть не ежедневно. Надоело такое кино.
Кутний, пятясь, вернулся в салон. Вездеход заметно качало, поэтому ему приходилось совершать чудеса эквилибристики, дабы удержать на подносе всё, что там стояло. А стояли там три небьющихся вискарных стакана, наполненных до половины, блюдечко с нарезанным лимоном и второе с ма-а-ахонькими охотничьими колбасками «Пикколини», как раз на один укус. Однако военсталкеры взвода прикрытия были хорошими эквилибристами — если надо. С подноса ничего никуда не делось и не упало.
— Спасибо, — поблагодарил Тараненко.
Кутний, оставив поднос на столике, передал один стакан сидящему впереди Рахметяну и ушёл к товарищам.
Двигатели вездехода равномерно гудели; Сиверцев не мог расслышать ни слова из разговоров вояк впереди. Они, стало быть, их с Тараненко беседу тоже не могли подслушать, тем более, что ближе к корме гул только усиливался.
— Ну, — Тараненко сцапал свой стакан и потянулся к Ване, — с завершением ударной вахты!
Рахметян, не отрываясь от планшета, что-то неразборчиво промычал и колыхнул приподнятым стаканом. Сиверцев тоже взялся за стакан, чокнулся с Тараненко и отпил примерно четверть. Коньяк был очень даже приличный.
Как-то комментировать ситуацию Ваня не стал — явно ведь неспроста шеф затеял этот разговор.
— Как Зона? Привык? — справился шеф через полминуты. Сиверцев неопределённо пожал плечами:
— Разве к этому привыкнешь? Скорее, смирился.
— Филиппыч
«Свисти-свисти, — подумал Ваня грустно. — Слыхал я эти песни венского леса уже, неоднократно слыхал».
Наверное, у него был достаточно выразительный взгляд, потому что развивать тему Тараненко не стал. Отпил коньяку, бросил в рот колбаску. И без обиняков сменил тему:
— Рассказывай, зачем Покатилов приходил.
— Этого я не знаю, — честно признался Сиверцев. — Мы с ним вообще ни о чём толком не поговорили. Он всего лишь поинтересовался — зачем я от него прячусь? А я-то и не думал прятаться! Так ему и объяснил.
— В каком смысле прячешься? — уточнил Тараненко. — На связь не выходишь, что ли?
Ваня поднял по-прежнему грустный взгляд на шефа и объяснил:
— Покатилов сказал, будто бы видел институтские графики дежурств на заимках. И якобы там указано, что не сидел я на четвёрке подряд три вахты, а как и положено по трудовому законодательству после первых четырёх недель работы в Зоне отбыл на такой же срок в институт, на реабилитацию и всё такое. Покатилов, очевидно, ждал, что я за эти четыре недели заскочу к нему в «Вотрубу», потолковать и всё такое. Но поскольку на самом деле я оставался на заимке, заскочить я никак не мог. Это я ему и объяснил. Покатилов удивился, подумал, и закончил разговор.
— Серьёзно, что ли? — удивился Тараненко.
— Да. Задумался, помолчал и отправил меня назад, на заимку.
— И ни о чём больше не спрашивал?
Сиверцев поколебался и решил, что молчать не стоит.
— Ещё попросил шепнуть, если Псих объявится, — сказал Ваня с неохотой.
О том, что сообщить это Покатилову он должен был раньше, чем Тараненко, Ваня пока умолчал. Факты скрывать чревато, а вот подробности до поры до времени можно и придержать в резерве, хуже точно не будет. Тараненко испытывающе глядел на Ваню и взгляд у него был на редкость тяжёлый.
— Ну и как? — поинтересовался Тараненко. — Сообщишь?
Ваня невольно отвёл взгляд.
— А куда мне деваться? — глухо переспросил он. — Я ж между вами, как песчинка в жерновах.
— От некоторых песчинок и жернова портятся, — проворчал Тараненко уже мягче. — Ты закусывай, закусывай.
Сиверцев с некоторым облегчением потянулся к лимончику.
Вездеход всё переваливался с боку на бок — вроде, от заимки практически до самого бара колея была давным-давно накатанная и утрамбованная, а трясло всё равно немилосердно. Тараненко между делом покосился на обзорник. Там уже и трущобы виднелись — низкие бетонные строения, издалека похожие на незавершенную стройку. Там, в одной из этих бетонных коробок, располагался бар «100 рентген», место в Зоне практически культовое.