Дети Эдгара По
Шрифт:
Средние Водопады лежат на полпути между Рехоботом [72] и Сегрегансетом, к востоку от Восточного Провиденса, Род-Айленд. Место, которое, что называется, дышит историей. В детстве нам с Джули не давал покоя один проклятый вопрос если есть водопад посредине, то где же водопады по краям? Мы знали, что Потакет означает Большой Водопад, а Потаксет — Малый. Но маленькая, скромная речушка — она протекала вблизи главной улицы нашего города, вдоль ряда старинных магазинов с кирпичными фасадами, прихотливо именуемых центром, — и в лучшие, то есть самые дождливые, дни не заслуживала громкого звания водопада. Никаких других водопадов поблизости не было. Что нисколько не мешало нам с Джули проводить на реке летние дни, удя рыбу (хотя мы даже гольяна ни разу не поймали), или приносить туда плот из перетянутых резиной кусков дерева и наслаждаться жизнью, плавая по холодной мелкой воде. Мы придумали шутку: город называется Средние Водопады потому, что если выплывешь в нём на середину реки — непременно упадёшь. Между собой мы называли его Средние В Воду Пады.
72
Рехобот — город в штате Массачусетс. Далее упоминаются населённые пункты штата Род-Айленд. (Прим. пер.)
Джули, как и я, не была ни особенно красивой, ни совсем отталкивающей. Лица у нас обоих были вполне обыкновенные,
73
Мартас-Винъярд и Нантакет — острова в штате Массачусетс.
74
Йоруба — африканский народ, проживающий в Нигерии, Бенине, Того и Гане. (Прим. пер.)
Осень была в разгаре, и листья, покинувшие свои ветви, безжизненными мотыльками порхали над дорогой на крыльях тепловатого ветерка. Из Провиденса — яркой, обновлённой столицы Океанского штата [75] , — я ехал в Средние Водопады на машине, и уже на городской окраине меня охватило интуитивное предощущение чего-то неожиданного и в то же время желанного, странным образом предвкушаемого. Я как будто перемещался из непроницаемого настоящего в коварную достоверность прошлого. Провиденс с его офисными башнями из сверкающего стекла и фешенебельными фасадами магазинов вырос на месте убогого захолустья, само название которого внушало презрение во времена моего детства, но вокруг Средних Водопадов пейзаж ничуть не изменился. Других машин на дороге не было, и я немного сбавил скорость, вглядываясь в холмистую перспективу нашего с Джул детства и наслаждаясь роскошью новоанглийского осеннего дня. Клин шумных канадских гусей нарушал пустоту ярко-синего неба. Гляди-ка, бахча Боба Трагера, у него мы, бывало, покупали в это время года тыкву, чтобы вырезать из неё фонарь на Хэллоуин. Несмотря на всю сентиментальность этой мысли, не говоря уже о её глупости, мне вдруг захотелось ещё раз прийти сюда с сестрой и выбрать тыкву покруглее, такую, чтобы походила на человеческую голову. И, чувствуя себя совсем глупо, я остановил машину и пошёл бродить по полю меж тыкв, прикреплённых к мертвенно-зелёным пуповинам умирающих стеблей, и даже, наверное, купил бы пару, если бы нашёл продавца.
75
«Океанский штат» — официальное прозвище Род-Айленда.
Я крикнул:
— Есть кто живой?
Залаяла собака, невидимая в ближней рощице серебристых берёз, чья лепечущая листва походила на золотистые вафли, и продолжала безостановочно лаять в ответ. Утратив мужество, я пустился в долгий обратный путь к дороге, у которой меня ждала взятая напрокат машина. На один сновидческий миг, вроде дежавю, я, садясь в машину, принял свою ногу за ногу Джули — то есть мне показалось, будто на моей ноге её туфля. Вне всякого сомнения, так сказалось горе, которое я принял ближе к сердцу, чем мне думалось. Со второго взгляда галлюцинация рассеялась.
Её смерть была из тех, которые оставляют нам, живым, недоуменные вопросы. Как могло такое случиться с абсолютно здоровым человеком? Ещё вчера она была здесь, полная жизни, яркая, умная. А сегодня лежит, немая, мёртвая и холодная. Увяла буквально во мгновение ока. Прежде чем мы с матерью повесили трубки, мне удалось выспросить у неё причину смерти. Аневризм мозга. Маленький тромб, словно крошечный аспид, рождённый в сердце розы, пышной алой розы или другого столь же фатоватого цветка, убийственная змейка, которая, раз проснувшись, поняла, что если она хочет жить и дышать, то должна проточить себе путь к свободе. Как давно он спал в мозгу Джули, никто из нас уже не узнает. Её смерть, как заверил доктор нашу мать, была почти мгновенной. Есть доля утешения в том, что моей сестре не пришлось умирать мучительно и долго, и всё же мысль о том, что происходит в сознании умирающего в тот последний миг, из которого складывается это «почти», не даёт покоя. Именно это «почти» и ужасает своими бесконечными возможностями.
Приметы давно минувших дней продолжали проступать за ветровым стеклом, словно орнамент на боках примитивной погребальной урны, и я знал, что, хотя они веселят меня не меньше, чем нежданная археологическая находка, в них ясно отражается моё горе. Мне не терпелось добраться до дома — ночевать мне предстояло в комнате сестры, так как моя спальня давно была превращена в солярий, где Джули холила свои наследственные орхидеи, — однако я ощутил потребность ехать ещё медленнее, чтобы вобрать все подробности того, что я так старательно избегал больше половины жизни.
Канареечно-жёлтый и изумрудно-зелёный змей в виде широкоротого карпа или дракона династии Мин, всплыл, как по знаку режиссёра, из-за деревьев на повороте дороги, и хотя я не мог видеть ребёнка на том конце серебристой бечевы, но с лёгкостью представил, что за листьями стоим мы с Джули и то натягиваем, то отпускаем верёвку. Ведь и у нас в те далёкие дни был змей, очень похожий на этот. Я проехал через каменный мост, прославленный в дни нашего детства, ведь в его сырой тени прятались тролли и горбуны. (Нескольких женщин, обвинённых в ведовстве, повесили на нём в середине позапрошлого столетия, согласно с добрыми старыми обычаями штата Массачусетс.) Мы с сестрой, будучи убеждёнными адептами всего пугающего и жуткого, и нередко предоставленные самим себе, частенько подбивали друг друга спускаться сюда в сумерках и швырять камнями в жившие под мостом тени людей. Однажды, к нашему несказанному удивлению, мы спугнули мужчину, который, вопя и путаясь в спущенных до щиколоток штанах, гнался за нами почти до дома при свете хихикающих звёзд. А вот телефонный столб, к которому
И вот из моря деревьев поднялись церковные шпили, потом один за другим показались очаровательные, обшитые досками домики из нашего детства, и надо всем этим — крыша морга, серая, как пушечная сталь на фоне ярко-синего неба. Восхитительно запахло горящими листьями; в чьём-то саду умирали астры, жёлтые сердцевинки которых служили катафалками осам, изнемогающим в предсмертных агониях; кроваво-красный кардинал исполнял акробатический этюд в ветвях падуба. Мы с Джули любили это всё, и сегодняшний день не отличался от тех, что были десятилетия тому назад. Не знай я наверняка, что это не так, то мог бы поклясться, что время каким-то образом кончилось, и в результате все места, куда забрасывала меня моя профессия археолога, — от Зимбабве до Бонампака [76] , от Паленке [77] до Дордони [78] , — стали такими же нереальными, как мой кабинет в университетском кампусе, заваленный накопленными за жизнь артефактами и книгами, как моё пристрастие к фильмам нуар и винтажному ширазу [79] и всё остальное, что я считал неотъемлемой частью своего существования. Иными словами, вся моя взрослая жизнь оказалось чередой подделок. Мошенником — вот как я себя почувствовал, а еще — неоперившимся, и в то же время, также внезапно… как бы это выразить?.. освобождённым. От чего именно освобождённым, я сказать не мог. Но ощущение было сильным. Вынырнув из этого недолгого забытья, я обнаружил, что смотрю на бледные тонкие руки Джули, лежащие на рулевом колесе, точно две восковые копии. Моя огромная утрата явно брала надо мной верх. Дыши, подумал я. Соберись, не расслабляйся. И опять мир вернулся ко мне, или я к нему. Нажав на газ, я рванул к повороту, откуда дорога уходила вверх по холму, к кварталу, где ждала меня наша мама.
76
Бонампак — руины города майя. (Прим. пер.)
77
Паленке — майянский город-государство II–VIII вв. н. э.
78
Дордонь — департамент на юго-западе Франции, где, в частности, находятся пещеры Ласко со знаменитой наскальной живописью.
79
Шираз — красное виноградное вино, названное в честь одноимённого персидского города.
Вообще-то у Джули был однажды бойфренд. Питер его звали. Питер Родс. Мы знали его всю жизнь, он жил в доме напротив и был почти как член семьи. Все, кто видел его и Джули, не сомневались, что он станет её мужем. Это событие положило бы начало одному из тех браков, которые начинаются в песочнице и заканчиваются лишь на кладбище, что в наши дни немыслимо. Однако мы с Джули с самого начала были сдержанны по отношению к Питеру Родсу, и в глубине души я понимал, что вместе им не бывать. Тем не менее мы втроём любили баловаться со спиритической доской при свечах в подвале. Мелкие паршивцы щекотали вселенную, чтобы она выкашляла нам свои потаённые секреты, лежавшие под нашими пальцами. Я не говорю о ночах, которые мы проводили на улице, в самодельной палатке из карнавального тента, натянутого между стульями с высокими спинками. Мы играли в прятки, в пятнашки, фанты и прочие игры, которые любят дети. Мы вместе учились кататься на велосипедах и вместе пережили подростковый период. Питер сопровождал Джули на выпускной бал, а я в серо-синем фраке и тёмно-коричневых ботинках шёл с Присциллой Чао, милой, застенчивой девчонкой, которая радовалась моему приглашению не меньше, чем я её согласию составить мне компанию, — мне было всё равно, она или другая; мне и вообще не очень-то хотелось идти. Мы вчетвером стояли в конце гимнастического зала, подальше от рок-группы, и наблюдали за одноклассниками, которые, как безумные, молотили руками и ногами в дёрганом свете прожекторов, и за учителями, которые, кивая головами, стояли у длинного стола, накрытого вместо скатерти простынями и заставленного чашами с пуншем, чипсами и сырным печеньем. Теперь, много лет спустя, я понимаю, насколько нормальными — для отщепенцев — должны были мы с Джул показаться всякому, кто взял бы на себя труд приглядеться к нам. Год за годом мы аккуратно держали беднягу Питера на расстоянии, пусть и ближнем, — особенно во всём, что касалось наших из ряда вон выходящих предприятий: он так и не узнал о нашей симпатии к покойницкому дому, его плакальщикам, водителю катафалка, наёмным гробоносцам и всему прочему. Не сомневаюсь, он счёл бы нас более чем странными, если бы узнал о наших кладбищенских скитаниях под полной луной, среди надгробий, поблескивавших под озорными беретками свежего снега. Но что поделать, никто по-настоящему не знал нас с Джули. Узы, возникшие в утробе, окружающим было не постичь, как и не разорвать. Насколько помнится, Питер женился на очень милой женщине, которую встретил на волонтёрской службе в Корпусе мира, — туда он подался, сбежав из Средних Водопадов, когда Джули ответила на его предложение отказом. До сего дня я не держу зла на Питера Родса. Знаю, что и Джули тоже.
Как и она, я поступил в колледж. Стипендия в Колумбийском университете спасла меня от необходимости просить у отца денег на учёбу — я бы скорее приговорил себя к конвейеру на фабрике по сбору вешалок для одежды. Побаловавшись историей и искусством, я занялся естественными науками, и очень быстро понял, что археология — мой конёк. Подобно Одюбону [80] , рисовавшему только с мёртвой натуры, я считал, что наиболее достоверный портрет человека или цивилизации создаётся, когда похоронный марш уже отзвучал. Шлиман [81] и Лейярд [82] были моими богами, Троя и Ниневия — раем на земле. Конце [83] на Самофракии; Андрэ [84] в Ассирии. Диплом, благодаря другим стипендиям, я написал в Оксфорде, и чувствовал, что обрёл своё призвание. Впервые оказавшись в Африке, я был вне себя от счастья.
80
Джон Джеймс Одюбон (1780–1851) — американский натуралист, орнитолог и художник-анималист, автор труда «Птицы Америки» (1827–1838). (Прим. пер.)
81
Генрих Шлиман (1822–1890) — немецкий предприниматель и археолог-любитель, прославленный открытием Трои. (Прим. пер.)
82
Остин Генри Лейярд (1817–1894) — английский археолог и дипломат, известен раскопками двух столиц Ассирии: Калаха и Ниневии. (Прим. пер.)
83
Александр Конце (1831–1914) — немецкий археолог, исследователь античного искусства Греции. (Прим. пер.)
84
Вальтер Андрэ (1875–1956) — немецкий археолог и архитектор.