Дети Гамельна
Шрифт:
– Много, - отрезал Йожин.
– Отец, - очень серьезно ответил Швальбе.
– Давай начистоту. Ты ведь меня не просто так позвал, для сопровождения. А показать, что и как. Я посмотрел. И говорю - эта работа нам по силам. Мне и тем, кого я наберу. Наши услуги стоят дорого, но для вас все равно на круг дешевле выйдет. Твои девенаторы и мы, это как жандармы [7] и рейтары. Отряд рейтар в содержании дороже, но только если высокородного латника укокошат, то другого взять неоткуда. Да и боязно им рисковать - тыща поколений за плечами и сам он
7
Жандармерия - изначально «вооружённая свита» французского короля, в дальнейшем жандарм - тяжеловооружённый рыцарь.
Йожин долго смотрел на гроб, в котором покоился мастер Гарольд, старейший из девенаторов.
– Доберемся до замка, подумаем...
– сумрачно произнес он наконец.
– Только из этих двадцати гульденов ты каждую монетку отработаешь.
– И премиальные, - вставил Швальбе.
Йожин ничего не сказал, а только перекрестился, дабы уберечься и не впасть в грех площадной брани. Ландскнехт встал, потянулся, переступил с ноги на ногу, бренча примкнутыми шпорами.
– В путь пора.
– Иди, - сказал монах.
– Я сейчас.
– Закинем гроб на повозку, я распоряжусь, - отрапортовал Гунтер и пошел в сторону.
Йожин не смотрел вслед уходящему сыну, он молча глядел на гроб.
– Такие дела, мастер, - вымолвил монах наконец, будто покойник мог услышать.
– Одни времена заканчиваются, другие начинаются... И Deus Ven'antium тоже пришло время меняться... К худу или добру, посмотрим.
История третья. О Дикой Степи, таинственных умениях и странных союзах.
Дело оборачивалось скверно.
– Вот тут-то нам и конец придет, братья… - положил ладонь на рукоять сабли-карабели Старый. – Осоку подпалят, и все, как кабанчики, поджаримся…
Опытный воин отлично понимал, что не дадут его малому отряду вырваться. Не пронестись лавой раскидистой, роняя метелки весенних цветов, что делают степь подобной ковру персидскому. А всему виной невезение, да жадность, да нахальство глупое. В степи нет ничего ценнее коня, это каждый знает. Даже распоследняя шелудивая животина стоит немало монет, потому как пеший посреди Дикого Поля – считай, калека. За доброго коня хорошо взять можно, вот и не переводится молодецкий промысел. Но и опасное это занятие, если за конями теми потом погоня пойдет. Жадные татары. Не убыло бы богатства от одного табуна. И хан у них собака, и вера басурманская.
Вот так, позарились на коняшек да и попали, как кур в ощип. Степь, она только в песнях гладкая да привольная. На деле в ней хватает оврагов, болотец и болотищ, холмов и курганов да рощиц разных вперемешку с кустарником. Если кони устали, а на плечах висит погоня – легко заскочить в такое местечко, откуда потом только ползком и выберешься. Или вынесут.
Казаки и заскочили. Теперь пойти на прорыв конной лавой, пусть и малою – было никак не возможно - кони ноги переломают. Оставалось принять бой пешими и сложить головы. Кураж
– А если?
– горячился Астай, из адыгов который, что прибился к куреню два лета тому назад. – Нэ для того мы их рэзали, чтоб сгореть! Сабли есть, пистолеты есть, ружья есть! Рванем, да?! Кто успел – джигит, кто нэт – мертвый джигит.
– Нет, - отрезал Старый.
– Ждем. Пока ветра нет, татарва не рискнет, а там, если промысел Божий на то будет, и дождь пойдет.… А за дождем – туман, а за туманом…
– Бабы с сиськами! И горилки таз! – засмеялся в голос кто-то из молодых.
Старый тоже ухмыльнулся в усы. Пока про баб помнят – живые.
– Эй, шайтанье отродье, не стреляй! – заорал дюжий татарин в потрепанном малахае, вздернутом на затылок. – Разговор есть!
– и, видно, нисколько не боясь засевших в невеликом болотце казаков, огрел игреневего коника нагайкой, ускоряя его рысь.
– Поговорим? – задумчиво качнул тяжелый пистоль куренной. – Или того? – И, решившись, положил его на кочку. – Ежели что, Антоха Бобер старшой, за ним Василь, а там, как Бог положит.
Не торопясь, раздвинул острые стебли пошел навстречу татарину, спрыгнувшему с коня и машущему обеими руками, что мол, неоружный, как положено. Вражина был низкий, кривоногий, но кряжистый, с маленькими умными глазками, сверкающими как острие бебута.
– Ну и чего морда твоя басурманская хочет?
– тяжелый взгляд Старого поймал глаза врага и после недолгой безмолвной борьбы переборол, словно переломив об колено сухую ветку чужой воли. Басурманин чуть побледнел и даже отступил на четверть шага. Но он был хорошим воином и справился с мгновенной слабостью.
– Да вот, безродные кяфиры, к вам разговор есть, - стряхнул оцепенение татарин и продолжил. Он говорил почти без акцента, как природный русак.– Нас две сотни здесь, и еще две подойдут к вечеру. А вас сколько? Десятка два?
– Четырнадцать, – усмехнулся Старый, оценив ответ.
– Что, от страха глаза велики? И не бреши про две сотни. Считать с детства приучены. Без малого сотня. Зачем врешь-то?
– Шайтан попутал, – ощерился переговорщик, разводя руками. – Ну, сколько есть, все наши. А твои все тут и останутся. Как бы глаза ни отводили. И ты это знаешь.
Татарин умолк, внимательно глядя в лицо Старому.
– Положим, знаю, - неспешно протянул тот, как бы приглашая продолжить интересные речи.
– Но всякое случается, - негромко проговорил басурманин. – Можно все правильно решить. Чтобы всем хорошо стало. И вам, и нам. И Христу, и Аллаху, и…
– В чем вопрос? – отрывисто спросил Старый, смиряя биение сердца, почуявшего надежду.
– Птица летит по небу. Это закон неба, - неспешно, со значением произнес татарин. – Рыба плавает в воде. Это закон реки. Так должно быть.
– Короче говори, по делу.
– А я и говорю. Всему свое место. А вот что делают полсотни крылатых гусар в Диком Поле? – татарин прищурился, от чего его и без того узкие глаза превратились в две черные черточки. – Им тут совсем не место, как думаешь? Крылачи хороши в коронных землях, где для их зверей, по злой шутке Иблиса обозванных конями, есть прокорм. Да и не пойдет полурота в Дикое Поле. Нечего им тут делать.