Дети Гамельна
Шрифт:
– Марьян Байцер, – протянул ладонь монах. – Это если выговорить сможешь, не коверкая.
– Я и не такое могу, - усмехнулся Густав.
– И как говорят в далекой, теплой и сухой Польше, ежа голой задницей не перепугаешь. А я тот еще еж.
– Всегда знал, что нельзя пить с монахами, – простонал Вольфрам, пытаясь подняться с лавки. Ночью она казалась привольной, словно настоящая кровать для благородных, сейчас же наводила на мысли о Прокрусте и его известном ложе.
– А особенно с иезуитами, – кротко улыбнулся Марьян. Сволочной монах выглядел так, как
– Это точно… Что нового?
– Нового? – помрачнел лицом Байцер. – Дева снова не пощадила никого. Семь человек, семь невинных душ сегодня отправились к Богу. А я опять ничего не смог сделать…
– Эй, монах, я, кажется, могу помочь твоему горю, – в голову Густаву прокралась неожиданная мысль
– Нашему горю, - внушительно поправил Марьян. – Напасть сия есть беда общая, ибо происки нечистого затрагивают каждого, кто…
– Избавь меня от словоблудия, - сморщился Вольфрам. – Сейчас будет про лоно матери нашей, католической церкви, и все такое. Мое студенчество давно кануло в лету.
– Как скажешь, - деловито согласился Марьян, пропустив мимо ушей упоминание в одной фразе церкви и словоблудия.
– И?..
– Тут такое дело, - задумчиво поскреб затылок Вольфрам.
– У меня в рукоять меча вделан настоящий гвоздь из Распятия Христова.
– Что еще смешного скажешь? Густав, ты пропил последний ум? – жалостливо посмотрел на него иезуит. – В Праге есть целый цех по производству голов Иоанна Крестителя, думаешь, твои гвозди чем-то лучше?
– Да?
– скривился наемник. – Всегда знал, что чехи – банда симулянтов и обманщиков. Все равно, монах, это не меняет дела.
Густав все-таки сумел сесть прямо, используя в качестве подпорки собственный меч.
– Как бы то ни было, но любой, кто верует в Господа, не должен оставаться в стороне.
Байцер подозрительно пригляделся к опухшей с перепоя роже ландскнехта.
– Тебя ночью, случайно, не подменили? Хоть и староват ты для народца с холмов, что ворует детей.
– Чего?
– Того, что не ожидал такого от типуса, подобного вам, о милейший доппельзольднер. К тому же, какое твое дело до местных, если они не католики?
– А что в таком случае тут делает иезуит, а? Или он, скрываясь во тьме ночной, тайно вводит заблудших протестантов в лоно истинной Церкви? – уверенно парировал Густав.
За внешним благодушием и балагурством Марьяна скрывались напряжение и надежда. Вольфрам отвечал в том же тоне, опасаясь спугнуть крепнувшую решимость.
– О, Мадонна, - воздел руки Марьян.
– Я забываю, что общаюсь с так и не взошедшей звездой адвокатуры.
– А тебя что ведет этой дорогой? – неожиданно и прямо спросил Густав.
Пражанин стиснул зубы, склонил голову, но не покаянно, а будто скрывая яростный блеск в глазах.
– Ну, так что, монах, скажешь правду или так и будешь молчать? – ехидно вопросил солдат.
Иезуит помрачнел еще больше.
– Что тут говорить, – ответил он после паузы. – Курия не знает, что Господь направил стопы мои в сторону сию. Личное, – подвел итог монах.
– Понятно… - протянул Вольфрам. – Бывшая семья?
– Страговский монастырь. Почти весь…
– Так ты из Премонстратов? – удивился наемник. – «Адлик, как ангел красивый, в грязь упал» и все такое? А как же Иисус Сладчайший?
– Густав вдруг хлопнул себя по лбу и продолжил.
– Все, я понял! Когда все твои перемерли, то ты решил отплатить той же монетой? А наследники Лойолы решили не отказываться от очередного пса, снедаемого жаждой мести?
– Господь дает много путей.
– Ясно все с тобой, не хочешь – не говори.
– Так будет лучше для всех, – смиренно согласился монах. – Ибо многие знания порождают скорби. А ты поэт, милейший ландскнехт, - неожиданно закончил Байцер.
– Я вроде предупреждал, что тот еще еж?
Толстый Рольф управлял «Хромым Оленем» верных два десятка лет и еще сколько-то там - он давно сбился со счета. В жизни повидал немало, да и сам ей показал кое-что. И посетителей видел самых разнообразных. Тракт на Штутгарт не то, чтобы прямо за окнами, но и не так уж далеко, жизнь и заботы всяких сюда заводит. Но таких, как эти, - еще не было. И прояви, Боже милосердный, милость свою, не направляй стопы подобных им... Рольф с детства ненавидел загадки.
Ландскнехт, внимающий монаху… Притом, ландскнехт в возрасте, при деньгах, коне и прочей снасти – значит, опытный, повидал разные виды. Правду ведь говорят: из первого похода наемник возвращается в лохмотьях, голодный и босой, из второго – при платье и оружии, а из третьего – верхом, разодетый, как благородный, с мешком добычи и полной мошной. Но руки и ноги при нем, даже глаза на месте и морда без шрамов. Значит, везунчик, каких мало, или с нечистой силой знается…
Еще понятно было, если бы калека. Самое время о душе подумать и спасении. У наемника много грехов, в ад потянут мигом, не хуже пушечного ядра. А вот отрубленная конечность – отличный повод свести дружбу с монахом. Может, и подскажет чего. Например, молитвы почитать. Или там написать чего душеспасительное. Рольф намедни читал о похождениях некого дона Кихота. Так там автору то ли руку, то ли ногу отрубили агаряне нечестивые. Он и подался в писатели, пером по бумаге возить.
Хотя этому-то, точно, подобное не грозит, вон железяку какую под бок примостил. Да и рожа такая, что ни одна приличная тюрьма не возьмет. Проще повесить сразу. А монах - молодец. Даже такую душу заблудшую спасти пытается, вон, как руками размахивает, наверное, размер кольев адских показывает… Как раз вовремя. Намедни-то, семь душ встретил Петр у Ворот…
– Вот так вот, - сказал Байцер и замолк.
– Дела… - поддержал грусть монаха Густав. – А посему, предлагаю выпить вина. Или пива. Выпить, короче говоря. А то от мудрствований голова треснет скоро.
– И это будет самым лучшим выходом… - остекленевшие глаза Байцера выдавали его состояние на раз.
Ландскнехт уже видел подобное у новобранцев. Даже самые смелые, бывало, впадали в ступор перед делом, не бежали, но и пользы от них было мало. Такова природа человеческая – сколько бы решимости в душе не набралось, а встать лицом к лицу со смертью все равно страшно. Очень страшно.
– Самым лучшим выходом будет, если я тебе смахну сейчас тупую и трусливую башку, как Шварцвольфу!
– рассвирепел Вольфрам. – Выходы есть всегда!