Дети грозы. Книга 2. Ее высочество Аномалия
Шрифт:
Дворецкий кланялся чуть не до земли, провожая Роне к распахнутым двустворчатым дверям. Насмерть перепуганный граф, едва успевший нацепить парадный сюртук, самолично встречал нежданного гостя.
– Ваш визит – большая честь для нашей семьи, ваша темность. Не изволите ли отобедать с нами? У нас сегодня кабанчик по-ольберски…
Граф Седейра тянул время, а от него тянуло страхом. Разумеется, граф знал, что именно привез его сын из Сашмира, знал – для кого и знал, зачем приехал темный шер Бастерхази. И Роне знал, что поставил графа в крайне неудобное положение, но и не думал облегчать ему задачу. Иногда быть чудовищем очень удобно. Граф же спешно пытался сообразить,
– С удовольствием, мой сиятельный шер. Надеюсь, к кабанчику у вас найдется «Кровь девственницы». Диета, видите ли, – без улыбки отозвался Роне.
Граф побледнел, по виску его скатилась капля, но он не посмел ее утереть.
– Э… ваша темность… мы… – замычал Седейра, спешно припоминая, есть ли у него в служанках хоть одна девственница, и отгоняя мысль о старшей дочери.
Позволив графу поужасаться вдоволь, Роне рассмеялся. Искренне, открыто, заразительно – так, что даже подслушивающие под дверьми лакеи разулыбались до ушей.
– О, я вижу, до вас еще не дошла столичная мода. – Роне похлопал облегченно вздыхающего графа по плечу. – Очаровательное название для подогретого бресконского с медом и корицей, не так ли?
Концентрация страха в особняке Седейра резко снизилась. Призрак Ужасного Темного Колдуна – для Роне он выглядел как старикашка с жидкой бороденкой и узкими цуаньскими глазами – растаял. Вместо пожара и наводнения в гости к семейству Седейра явился прекрасно знакомый всему высшему свету очаровательный шер Бастерхази, обожающий прекрасных дам и веселые шутки. Конечно, два образа резко друг другу противоречили и по логике шерам следовало бы бояться Роне всегда, но логика и человеческие эмоции – материи слишком разные и отторгающие друг друга. «Если кто-то хочет обмануться, никто не сумеет ему помешать», как говорил Паук. Да и игра на грани помогала Роне поддерживать бодрость духа.
«И это – потомки великих шеров, – с сожалением думал Роне, отвешивая комплименты графским дочкам и целуя руку графине. – Ни капли драконьей крови, даже на Мертвым проклятую условную категорию! Лет тысячу назад они все бы отправились выращивать брюкву, а сейчас – титулованные шеры. Куда-то не туда катится этот мир».
Дожидаться обеда (или возвращения в отчий дом графского сына) Роне не стал. Кабанчик по-ольберски и модный столичный напиток привлекали его куда меньше содержимого сейфа в графском кабинете. Тонкий аромат смерти, источаемый документами, однозначно говорил об их подлинности и о том, что Дюбрайн опоздал. Оставалось лишь убедиться, что нечитаемые письмена – нечитаемые для необразованных тупиц, не знающих даже простейшего перекрестно-зеркального шифра и старого сашмирского – содержат не любовные вирши.
– Но они запечатаны султанской печатью! Я не могу, вы же понимаете, ваша темность, дипломатический скандал… – пытался отбрехаться граф Седейра.
– Никакого скандала, сиятельный шер, – очаровательно улыбнулся Роне. – Как представитель Конвента, я должен убедиться, что эти тетради безопасны.
– Они совершенно безопасны, ваша темность! – Граф чуть ли не грудью встал на защиту сейфа. – Прошу вас, мы не можем… это же личный подарок султана!
Упрямство графа в чем-то даже восхитило Роне. Бояться до судорог и все равно не давать темному шеру то, что темный шер желает получить – дорогого стоит. Жаль, жаль, что в семье Седейра почти не сохранилось драконьей крови. Полкапли водного дара, доставшиеся единственному графскому сыну и не дотягивающие даже до третьей категории – не в счет.
– Конечно, граф, и его следует немедленно передать шеру Дюбрайну. К сожалению, светлый шер чрезвычайно занят во дворце. Почему, кстати, виконт Седейра не отдал ему тетради еще вчера? Нет, я не желаю слушать оправданий! Непростительное промедление! Доставайте.
Роне сопроводил слова ментальным приказом. Воздействие всего лишь третьего уровня, по идее ментальный амулет графа не должен был его пропустить, но то по идее. Право, каким надо быть идиотом, чтобы надеяться на амулеты, купленные в лавке!
– А… конечно, ваша темность. – Граф Седейра облегченно выдохнул и принялся открывать сейф. – Так любезно с вашей стороны передать подарок шеру Дюбрайну!
– Так вы говорите, они хранились у?.. – словно между прочим осведомился Роне.
– Виконт Седейра нашел тетради у последней из рода Саравенати. По ее словам, брат того самого Андераса приходился троюродным прапрадедом ее покойному мужу. Как жаль, что мой сын отсутствует по делам службы! Но, если ваша темность желает узнать все в подробностях, он всего через полтора часа вернется из Торговой Палаты. Их светозарное величество выкупил тетради по совету моего сына!
– Вы тоже прекрасно рассказываете, советник. Продолжайте!
– С этими тетрадями связано проклятие…
Роне вполуха слушал болтовню графа Седейра, сам же прощупывал заклинания, оплетающие шкатулку с тетрадями. Открывать ее, не предприняв необходимых мер безопасности, будет только анацефал.
Однако пальцы почти подрагивали от нетерпения. Столько лет Роне собирал по крупицам историю школы Одноглазой Рыбы, выкупал или забирал у несговорчивых дураков мемуары современников, письма, дневники, амулеты – все, что могло помочь воссоздать ритуал, с помощью которого Ману с учениками почти избежали Бездны. Роне уже догадывался, какую именно ошибку совершил величайший темный шер последнего тысячелетия. Вполне понятную ошибку. Он хотел осчастливить всех и сразу, и за глобальностью задачи просмотрел самое важное – мир после Мертвой Войны изменился. И то, что сработало бы раньше, убило Ману и его учеников сейчас.
Однако мало догадываться. Надо знать точно, в чем ошибся Ману, и экспериментировать дальше. Без глобальных задач, Роне вполне хватит изменения собственной судьбы. Точнее, судьбы двух шеров, темного и светлого. Своей собственной – и Дюбрайна. Есть шанс, что Дайм окажется не только старше, но и умнее ее величества Зефриды. В конце концов, Имперского Палача не должен смущать союз с чудовищем. Он и сам то еще чудовище.
– Тут личная печать султана, не повредите ее, прошу вас!
– Не беспокойтесь, милейший. – Роне еле сдерживался, чтобы не выхватить драгоценность из рук графа.
Боги, о какой ерунде беспокоится этот бездарный глупец! Личная печать султана, с ума сойти, какая важность…
Разумеется, заговоренный сургуч он снял, не повредив. И достал из инкрустированной слоновой костью и бирюзой шкатулки четыре хрупкие тетрадки с обтрепанными краями.
«Какая из них? В какой – сокровище? Или все?» – Страх, надежда и предвкушение смешались в дрожи пальцев, бережно касающихся трехсотлетней бумаги.
– Но как же… – нервно шепнул Седейра.
Заклинание, высушивающее на лету назойливых мух, едва не сорвалось с губ, но Роне снова сдержался, лишь недовольно поведя плечом. Этого хватило: Седейра упал в свое кресло, сжался и затих. До него, кажется, начинало доходить, что уже никакие слова и оправдания не изменят случившегося. И если султан узнает, что виконт Седейра позволил кому-то вскрыть предназначенное Дюбрайну письмо, с его дипломатической карьерой будет покончено.