Дети Хаоса
Шрифт:
Френа Вигсон билась за свою жизнь с черным одеялом мрака, опустившимся ей на голову. Быстрое течение хватало ее за щиколотки, норовя свалить с ног, а ветер расшвыривал во все стороны потоки дождя. В этом хаосе она ни о чем не могла думать, уверенная лишь в том, что, стоит ей упасть, как вода унесет ее прочь и погубит. Нужно спешить. Ее преследовала опасность, не имевшая определенной формы — рычащий, клыкастый вой, который прятался внутри бури, скрывая свое приближение за ревом непогоды, но неумолимо приближался, пока она карабкалась вверх по склону.
Она была в Скьяре. Воздух пах Скьяром. Знакомые улицы, со всех сторон грубые деревянные стены; то и дело над Френой нависали скалы, менялись уровни и качество домов. На ощупь стены были шершавые. Она едва могла сделать вдох, в боку кололо. Дождь стекал по лицу и дергал ее за одежду, словно буря хотела раздеть ее догола.
Мимо пролетали какие-то тряпки и палки. Видимо, ее глаза начали привыкать к темноте, потому что теперь она уже различала перед собой широкую дорогу — не площадь, конечно, но место соединения двух улиц, одна круче другой. Всюду окна, забранные решетками, наглухо запертые двери. По мостовой несся, смывая мелкие камешки, пенный поток воды. В крышах выл ветер. Вокруг никого не было, но Френа чувствовала, что страшная опасность подбирается к ней все ближе, преследует по пятам.
Маленькая дверь в углу, удивительно бесформенная, с каменной ручкой — вот ответ. Там она найдет спасение. Когда, цепляясь за стену, она начала пробираться к ней, сражаясь с поднимающимся потоком воды и злым ветром, кривая дверь медленно приоткрылась. Таившееся за ней было чернее ночи, чернее вечного пространства или бездонной пещеры. Даже вода боялась туда входить. Дверь отворилась, на пороге возник силуэт: менее темный оттенок мрака, обретающий очертания в бесконечно черном цвете… женщина… улыбающаяся, зовущая ее…
— Мама! — закричала Френа и в отчаянии бросилась к двери, но женщина начала отступать внутрь, сливаясь с непроницаемым мраком, продолжая улыбаться и призывно ее манить. Френа хотела пойти за ней и поняла, что ее не пускают. Она пыталась войти в ту дверь, но кто-то крепко ее держал. — Мама! Мама!
Френа села, дрожа и задыхаясь. Снова старый сон. Даже это понимание ее не успокоило. Простыня намокла, словно Френа в ней купалась, в голове пульсировала боль. Пот — нормальное явление для Скьяра, а вот ужас — нет. В свете мерцающей лампы она видела, что все в полном порядке: спальная платформа, резные сундуки, изящные стулья, мозаика и портьеры, ашурбианские урны… все, как и должно быть. Однако каждую ночь Френе снился этот кошмар про мать. Ей бы вызвать мастера Фратсона, онейроманта отца, чтобы тот объяснил ей значение сна, рассказал, о чем он ее предупреждает. Может, старик даже изучит свои книги и решит, какие подношения сделать богам, чтобы отвратить их гнев; но ее мать всегда потешалась над Фратсоном и его ремеслом. Она говорила, что сны — всего лишь фантомы, насылаемые Матерью Лжи, и лучше не обращать на них внимания.
Френа прикоснулась к ране на плече и в тусклом свете увидела, что ее пальцы потемнели. Кровь и мрак… Не так. Кровь и… что-то еще. Не важно. Она металась во сне, вот рана и открылась.
Онамогла спасти того человека, если бы вовремя поняла, что происходит. Внезапное нападение наверняка принесло бы успех: две колесницы, два стражника и она, выкрикивающая страшные проклятия. Толпа бы испугалась.
Наверняка рассвет уже скоро — она допоздна просидела с писарями, счетоводами и составителями программы. Время пронеслось в водопаде встреч, решений, приказов и даже нескольких скандалов. На рассвете еще теплые после обжига приглашения разошлют по адресам, и к утру изрядная часть Скьяра начнет готовиться к ее церемонии.
Сам ритуал был несложным. Девушка из простой семьи отправлялась вместе с матерью к любому алтарю Веслих, дарила богине цветок или ржаное печенье и приносила клятвы, даже если рядом не было ни одной жрицы. Богатые же устраивали из церемонии настоящий праздник с банкетами и парадами: матери отвозили дочерей в Пантеон, где их ждали все родственники, друзья и друзья родителей, желающие присутствовать при исполнении столь важного ритуала. Затем девушка зачитывала клятву, приносила жертву во всех двенадцати храмах, и мать увозила ее домой на банкет. Следом ехала длинная процессия колесниц.
Беда в том, что все, кого хотела пригласить Френа, уехали в горы. Будь их воля, они бы ни за что не пропустили грандиозный пир в особняке Вигсона, но кто успеет вернуться до абсурдного срока, назначенного отцом? Три дня! Все решат, будто она забеременела, и ее хотят срочно выдать замуж. Да и как собрать за такое время необходимое количество еды? Гостям еще нужно купить дорогие подарки. Ну, а развлечения? Надо позвать музыкантов и танцоров, акробатов, мимов и дрессированных животных, но все уважающие себя артисты отправились развлекать своих покровителей в горах. Фу!
Френа села на край спальной платформы и стиснула руками отчаянно болевшую голову.
В такую ночь…
В точно такую же ночь три года назад жара и тревога не давали ей уснуть. Она надела халат и спустилась вниз проведать мать. Паола пролежала в постели три дня, перебинтованная, с наложенными на ноги и руки шинами. Она кашляла кровью и ужасно страдала. Целители обычно не брались за пациента с такими серьезными ранениями, стоящего на пороге смерти, но богатство Хорта сумело убедить одного из них — видимо, он был смелее и жаднее прочих — попытаться ей помочь. Паола отказалась. Она не пожелала принять помощь священной Синары и даже священной Налы. Она твердо стояла на своем, несмотря на слезы дочери и уговоры мужа. Хотя Хорт нашел среди непосвященных лучших аптекарей и врачей, они не могли справиться с внутренними повреждениями. Жизнь Паолы утекала прямо на глазах.
Однако той ночью Френа обнаружила, что спальная платформа пуста, мать пропала, а Квера — это жалкое подобие ночной сиделки — храпит на стуле. Каким-то непостижимым образом лежачая больная исчезла из своей постели. Как это ни странно, юная Френа не бросилась с криками к отцу, не разбудила Кверу и даже не подняла тревогу. Она помчалась во внутренний двор, чтобы поискать мать среди деревьев и цветов, зная, что сад, за которым Паола сама ухаживала, был ее любимым местом — она хотела постоянно видеть его из окон своей комнаты. Разбросанная одежда и бинты привели Френу к телу Паолы, лежавшей лицом вниз в зарослях.
Холодная земля…Кровь и холодная земля? Нет, не то.
Паолу похоронили там, где она умерла — в богатой могиле, в мраморном саркофаге и лицом вверх. Половина жителей города пришли на погребальную службу. Она была любящей, идеальной матерью, а не злобным чудовищем. Весь город удивлялся щедрости, с какой она раздавала милостыню, и все любили Паолу.
Но…
Но она не просто безразлично относилась к жертвоприношениям в Пантеоне. Думая о матери долгими темными ночами, Френа так и не вспомнила, чтобы мать хоть раз туда сходила. Жена одного из самых богатых людей Грани, она наверняка не испытывала тех трудностей, с которыми сталкивались большинство женщин, но разве в ее жизни не было болезней или забот, вынуждающих ее обращаться к Светлым? Неужели все ее друзья и любимые слуги были совершенно счастливы? И почему перед смертью она отказалась от помощи священной Синары и утешения священной Налы? А как она умерла! Быть может, какое-нибудь отвратительное воплощение Ксаран вытащило несчастную женщину из постели, раздело почти донага и, спрятав добычу под кустом, высосало из нее остатки жизни? Или Паола Апицелла добровольно вернулась к Темной Госпоже и холодной земле?