Дети, играющие в прятки на траве
Шрифт:
— Посмотрим, — мрачно произнес собачник. — Уж во всяком случае над вами посмеяться повод будет.
— Ишь ты как! — заметил доктор Грах. — Вот чувствую, какое-то словечко появилось… И не то что режет слух, а непривычное… Так это вы со мной — на «вы»! Приятно… Набираетесь культуры на глазах. А может, уважение растет?
— Послушай, ты, трепло! — свирепо рявкнул О’Макарий. — Ты не заводи нас. Мы и так сердиты крепко.
— Верю, — согласился доктор Грах. — И что же?
— Ладно, будет вам, — вмешался Джофаддей. Он, кажется, решил сыграть роль добренького и покладистого дяди… Ну, прохвост! Я знаю, что за этим кроется, еще по школе помню: много было слез пролито!.. — Ну так как мы будем развиваться? — он с веселым любопытством оглядел нас всех. — Ведь времечко-то — тикает!.. А мне бы не хотелось выбиваться из режима. Топчемся на месте, заболтались что-то…
— Тикает, еще бы! — подтвердил с невозмутимым видом доктор и, достав хронометр, посмотрел на циферблат. — Хотите, сверим время?
— Что-что?! — поразился Джофаддей. — Зачем?
— Ну, не хотите — и не надо. — Кротко улыбнувшись, доктор Грах пожал плечами. — Я не думаю, что мы сверх меры заболтались… Все события — у вас в руках. А нам теперь любая лишняя минута, сами понимаете, — в большую радость.
— Что-то ты темнишь, — насторожился вдруг Эллерий. И его тон мне пришелся очень не по сердцу. Беспокойство, нетерпение и ненависть сквозили в нем. Особо — беспокойство. Стало быть, не так у них все гладко, если существует повод для тревоги… Господи, подумал я, неужто — все?!. Неужто они станут торопить? Да как же это можно — торопить с концом?! Ведь я в него не верил — все равно. Боялся, не хотел!..
— Нет, — просто отозвался доктор Грах. — У нас все честно. Это вы какую-то там запись затевали…
— А, запомнил, не забыл! — заржал Эллерий, исключительно собой довольный. — Для потомков, совершенно верно. Ну так что же, будешь говорить? Хотя… и так уже набалабонил… Впрочем, ладно. Чем шикарнее раскроешься — тем лучше. Я люблю нетривиальные подходы.
— Это чувствуется, — подтвердил с серьезным видом доктор. Судя по всему, хамеж собачников его нисколько не смущал. Как будто каждый день выслушивал такое. Может, и выслушивал, кто знает?.. — Я, по правде, тоже нестандартное люблю. Вот видите, у нас есть точка соприкосновения!
— Не беспокойся, будет много — этих самых интересных точек, — огрызнулся с раздражением Эллерий. — Надоест считать… Конечно, надо было сразу долбануть по всем вам, не оттягивать. Да все интеллигентские замашки наши, деликатность, черт ее дери! Мы вообще-то не привыкли…
— Знаю, — доктор коротко кивнул. — О ваших методах проинформирован прекрасно.
— Методы? — надменно удивился Джофаддей. — А где свидетели? Их нет!
— Ну, почему же? Фока, например…
— Ах, Фока!.. Этот вам расскажет… Тот еще философ! Пропедевт! — презрительно скривился Джофаддей. — И, кстати, что-то я его не вижу… Где он?
— Спрятался, небось, — глумливо гоготнул Эллерий. — Где-нибудь за валунами или в кустиках сидит. Портки спустил — и в вечность шлет послания. На это только и способен… Смелый — просто жуть!
— Ну, что бы там о нем ни думали, а врать-то он не станет — воспитание не позволяет. — Доктор Грах развел руками. — Безусловно, вы горазды на любую пакость. Но вы слишком опасаетесь нас, вот поэтому…
— Какая ерунда! — воскликнул О’Макарий. — Даже слышать не могу!..
— Так будем говорить или на этом кончим? — угрожающе спросил Эллерий. — Вы уж там определитесь у себя: кто скажет и о чем. Напутствие потомкам, то да се… Душевное «прости»… Красиво ведь, согласны? Надо пользоваться случаем — другого больше никогда не подвернется!
— Если вы так просите… — пожал плечами доктор Грах и снова незаметно для собачников украдкой поглядел на циферблат хронометра. Забавно! Он упрямо тянет время… Что-то, значит, может вскорости произойти. Но что?!
— Да нет же, мы отнюдь не просим — предлагаем, — уточнил, блудливо улыбаясь, О’Макарий. — Ведь какая честь!.. Само собой, вы вправе пренебречь. Но это не совсем по-джентльменски, я считаю. — Он буквально лез из кожи вон, выпендриваясь перед биксами. — Итак? Я все-таки подам сигнал, чтоб запустили камеры?
— Ну, что ж… — сказал в раздумье доктор Грах, и спутники с тревогой и надеждой поглядели на него. Вмиг на поляне стало тихо… Господи, подумал я, кому сейчас все это нужно — весь этот дешевый фарс!.. Кончали бы и впрямь скорей, уж коли дело все равно к тому идет. Неужто я не понимаю: это — пытка, пытка ожиданием, неотвратимостью, ужасной обреченностью, нарочно отодвинутая на чуть позже смерть, чтоб насладиться, наиграться, всласть наиздеваться… Сволочи, садисты! — Что вам интересно? — буднично, как на обычной лекции, осведомился доктор, снова еле уловимым жестом выдернув хронометр из кармана — на один-единственный короткий миг… Чего еще он ждал?! Какую выгоду хотел извлечь? И тут я не сдержался, что-то словно накатило…
— Вы же будете мешать всем нам, всегда! — внезапно, против воли, крикнул я в лицо ему, испытывая ненависть за то, что по его высокому паскудному желанию обязан тоже умереть (хотя не мог, не смел — всем существом своим — принять такое до конца). Да кто дал право?! Предводительствуешь стадом — и веди его хоть в пекло. Только нас, порядочных людей, не тронь. Не для тебя живем, у нас есть тоже цели — будь здоров!.. И не воображай, что наказания не будет… Харрах больно стиснул мою руку, но меня уже несло: — Вы будете всегда нас обгонять — ну, те, кто уцелеет, кроме вас. А нам всем, как последним свиньям, только и останутся объедки. Вы же на людей плевать хотели! — это очень здорово насчет объедков я ввернул — такая мысль!.. Пусть знают, что хоть одного, но точночеловека им убить придется. Впрочем, тут же я и пожалел, ведь это для них — пшик, не аргумент… Поди, решат проклятые собачники: опять очередной бикс дурью мается, прикидываться человеком начал. Каких убедить? Хотя — зачем?..
— Наивный мальчик, бедный Питирим, — чуть укоризненно и ласково ответил доктор. — Как же тебе голову забили разной чепухой!.. Все — в одну кучу, все перемешалось… Скольких уже эдак оболванили!.. Нет, ты не виноват. Хотелось бы надеяться, что рано или поздно… — он с улыбкою развел руками и вздохнул, но тотчас, словно и не вышло никакой заминки, громко продолжал: — Да, рано или поздноты поймешь, познаешь всю свою беду. А что касается объедков… Милый мой, вы даже знать не будете, уж если вдруг потребуется, чтоже мы открыли, какреализуем в деле. Ты прости за аналогию, но много ли забот у муравьев по поводу путей прогресса человека?! Думаю, совсем немного. Точно так же люди ведь не лезут к муравьям, пытаясь насадить свои понятия, свои порядки. А совсем далекий предок, как ты знаешь, общий, и закон наследственности там и тут — один… А вы нам даже изменили генокод, поставили такую блокировку! Для чего? У нас не может, не должно быть никаких детей, да и с земными женщинами наш союз заведомо бесплоден. Вы подстраховались… Разумеется, логически, теоретически все это можно объяснить. А в нравственном аспекте? Неужели вы считаете — а только так и полагали поначалу, — что мы вечно будем некими подпорками, искусными манипуляторами, суперинструментами — чего уж там, игрушками! — в обычной и прекрасной человечьей жизни?! А зачем тогда нам разум? Для чего нам узкоспециальные покуда, но во многом уникальные способности — телесные и интеллектуальные — зачем? Ведь вы же щедро одарили нас всем этим. Одарили походя и даже не спросясь…