Дети Капища
Шрифт:
Красавицкий обожал старинные штучки, и близкие ему люди, знавшие об этой слабости Тимура, тащили ему в подарок разные антикварные безделки, найденные в развалинах. Этот самый подстаканник из черненого серебра нашел и подарил ему сам Сергеев.
– Предположим, ты прав, и этот парень – натуральный монстр. Рельсы руками гнет, арматуру в узлы вяжет. Взглядом убивает, что твой василиск! Монстр, убивец, супермен! Но он же не идиот? Сколько отсюда до ближайшей границы? Верст 150 будет?
– Поменьше, – задумчиво произнес Сергеев. – Но
– Ну, если судить по его внешности, на Запад он не пойдет. Восток ему ближе, – усмехнулся Красавицкий невесело. – И ты хочешь сказать, что, назначив тебе рандеву здесь, в Днепре, он собирался пехом чесать до восточной границы? По поганым местам и больше ста километров? Не верю! У него что, постоянное «окно» на Востоке?
Судя по тому, кто Сергеева с Али-Бабой в свое время познакомил, у араба на Востоке было не окно, а целые ворота. Но говорить об этом вслух, даже в своей компании, было неправильно. Можно, конечно, но все-таки неправильно. Мало ли кто может прознать про «дырку» в границе?
Не то чтобы он не доверял Красавицкому и компании, наоборот, этим людям Сергеев верил безоговорочно. Но в Госпитале крутилось большое количество временных постояльцев и просто гостей. Упоминание, услышанное вскользь слово, случайно брошенная фраза…
То, что знают двое, знает и свинья.
Сергееву не улыбалось столкнуться с отрядом доблестных ооновцев, высланных для «прекращения незаконной деятельности преступной группы». Особенно на «окне» во время пересечения грузом границы. Стрелять «белые каски» начинали раньше, чем пугались, и конечно же раньше, чем видели цель.
– «Окно» на Востоке? Возможно, – уклончиво ответил Михаил. – Я бы не стал этого утверждать. Но то, что у него был план быстрой эвакуации, тут, ты, Тимур, прав на все сто. Был. Но вот остался ли?
Молчун посмотрел на Сергеева с нескрываемой иронией, наморщил свой курносый нос и снова пошевелил пальцами ног. Михаил заметил, что один носок у него сильно протерся – выглядело это так, словно на синей и гладкой махровой поверхности появился лишай. Сквозь нитяную решетку проглядывала кожа ступни.
– А чего, собственно, гадать? – спросил Гринберг. – Проснется и поговорим. По душам.
Он не картавил, он грассировал. От этого его речь приобретала этакий лоск, словно Эдуард Аркадьевич был не здешний до мозга костей, а некая пришлая знаменитость, забредшая в гости.
Внешность Гринберга изяществу речи не соответствовала. Был Эдик приземист, коренаст, с широкой мужицкой костью и розовой, как задница новорожденного, лысиной, окруженной венчиком волос, похожих цветом на грязную вату. В короткопалых руках он крутил коптящую самокрутку и от едкого, как иприт, дыма щурил свои маленькие круглые глазки, накрытые сверху, словно крышками, неожиданно густыми, иссиня-черными бровями. Но самой яркой деталью его внешности были уши – огромные, розовые, прозрачные
– Я же объяснил, – пояснил Сергеев терпеливо, – сложность не в том, чтобы поговорить с ним и получить какое-то там признание в тайных грехах и недостойных связях. Он, поверьте, не дурак и быстро сориентируется по обстоятельствам. Скажет все, что надо. А что не надо – не скажет! И ничего ты с этим не сделаешь. Профессия у него такая – молчать, когда спрашивают. Сложно будет другое… Например, доставить его к точке рандеву. Полагаю, что почти невозможно. Идти же он не сможет?
Похожий на сломанный вопросительный знак Боря Головко почему-то замотал головой первым, а остальные врачи присоединились к нему секундой позднее.
– Понятно, – вздохнул Михаил. – А был ли в его рюкзачке спутниковый телефон?
Теперь головой закачал Молчун.
– Значит, не было. Ни отменить, ни перенести встречу без него нельзя. Те двое, что с ним были, нашлись?
– Их не видели. – Красавицкий устало потер висок. – Этот твой знакомец вывалился прямо на южную заставу. Как его ребята с перепугу не исполосовали из автоматов – загадка. Говорят, прыгал, как кенгуру, только на одной ноге… И хрипел. В надвинутой «омоновке», одни глаза, выпученные наружу. Он вообще, ни слова не мог сказать…
Сергеев представил себе прыгающего по грудам битого кирпича и бетонной крошки Али-Бабу. Бесстрашного Али-Бабу, грозу неверных, человека, за голову которого некоторые спецслужбы готовы были бы по сей день заплатить сумасшедшие деньги, скачущего тушканчиком к спасительным кострам. Вообразил себе его раненым, с выпученными глазами и отнявшимся от страха голосом…
Зрелище получалось грустное донельзя. При всем своем бурном воображении Сергеев не мог представить, что могло так напугать его таинственного партнера-араба.
– Кто-то из ребят, – продолжил Красавицкий, – даже пальнул, но, к счастью, мимо. Этот твой Али-Баба шкандыбает, кровища из ноги хлещет. Старший дозора сообразил, что надо помочь человеку, кинулся навстречу, подхватили в четыре руки. И тут из темноты прилетело. Повезло, что в плечо. Попали бы в шею или ближе к позвоночнику – можно было бы не оперировать.
– Мне высказать свои предположения? По поводу того, кто, вероятнее всего, это все сделал? – спросил Михаил, внимательно глядя на Головко. – Или всем и так ясно?
Борис Иванович встретился с Сергеевым глазами и потупил взгляд.
– Ну, – вступилась за Головко Говорова, положив руку ему на плечо, – тут Борю упрекать нечего. Такого и в дурном сне нельзя было предположить.
– А я и не упрекаю, – возразил Сергеев. – Я просто спросил, всем ли все ясно? Мне, например, все.
– Брось, Миша, – Тимур пожал плечами и с неудовольствием проследил за тем, как Ирина Константиновна закуривает очередную, уже и не вспомнить какую по счету, сигарету. – Что будем делать?