Дети капитана Гранта
Шрифт:
Что же мог увидеть кондор? Быть может, труп Роберта?
— Как знать!.. — повторял Гленарван, не спуская глаз с громадной птицы.
А она приближалась, то паря в воздухе, то падая вниз, словно неодушевленное тело, брошенное в пространство. Но вот меньше чем в семистах футах от земли хищник начал описывать большие круги. Теперь кондора можно было ясно рассмотреть: ширина его могучих распростертых крыльев превышала пятнадцать футов, и они держали его в воздухе, почти не двигаясь, ибо большим птицам свойственно летать с величественным спокойствием,
Майор и Вильсон схватили свои карабины. Гленарван жестом остановил их. Кондор описывал круги над одним из недоступных для человека плато Кордильер, находившимся приблизительно в четверти мили от наших путников. Огромная птица носилась с головокружительной быстротой, то выпуская, то пряча свои страшные когти и потряхивая хрящеватым гребнем.
— Это там! Там!.. — крикнул Гленарван. Вдруг в голове его мелькнула мысль.
— Если Роберт еще жив… — воскликнул он в ужасе. — Эта птица… Стреляйте, друзья мои, стреляйте!
Но уже было поздно: кондор исчез за высокими выступами скалы. Прошла какая-нибудь секунда, показавшаяся столетием… Огромная птица появилась снова; она летела медленнее, отягощенная грузом.
Раздался вопль ужаса: в когтях у кондора висело и качалось безжизненное тело, тело Роберта Гранта. Хищник, держа мальчика за платье, парил в воздухе футах в ста пятидесяти над лагерем. Он завидел путешественников и, стремясь поскорее улететь со своей тяжелой добычей, с силой рассекал крыльями воздух.
— А, — крикнул Гленарван, — пусть лучше тело Роберта разобьется об эти скалы, чем послужит…
Он не договорил и, схватив карабин Вильсона, стал прицеливаться в кондора, но руки его дрожали, глаза заволоклись туманом, и он не мог навести ружье.
— Предоставьте это мне, — сказал майор.
И, неподвижный, спокойный, уверенный, Мак-Наббс прицелился в кондора: тот был от него уже в трехстах футах.
Но не успел майор нажать курок своего карабина, как в глубине долины раздался выстрел; белый дымок поднялся между двумя базальтовыми громадами — и кондор, пораженный пулей в голову, медленно описывая круги, стал спускаться, словно на парашюте, на своих широко распростертых крыльях. Не выпуская добычи, он мягко упал футах в десяти от крутого берега ручья.
— Теперь за нами дело! За нами! — крикнул Гленарван.
И, не стараясь узнать, откуда раздался благодетельный выстрел, он кинулся к кондору. Спутники его помчались за ним. Когда они добежали до кондора, тот был уже мертв, а тела Роберта почти не было видно из-под его широких крыльев.
Гленарван бросился к мальчику, вырвал его из когтей кондора, уложил на траву и приник ухом к груди этого безжизненного тела.
Никогда еще из уст человеческих не вырывалось такого радостного
— Он жив! Он жив еще!
В одну минуту с Роберта сняли одежду, смочили ему лицо свежей водой. Мальчик пошевелился, открыл глаза, посмотрел и пробормотал:
— А, это вы, сэр… отец мой!..
Гленарван, задыхаясь от волнения, был не в силах ответить: опустившись на колени возле чудом спасенного мальчика, он плакал от радости.
Глава XV
Испанский язык Жака Паганеля
Роберт, избавившись от одной огромной опасности, тут же подвергся другой — пожалуй, не меньшей: едва не был задушен в объятиях. Хотя он был еще очень слаб, ни один из его спутников не мог удержаться от того, чтобы не прижать его к своему сердцу. Но надо полагать, что такие сердечные объятия не гибельны для больных: по крайней мере, Роберт от них не умер.
Потом мысли наших путешественников от спасенного обратились к спасителю, и, разумеется, майору первому пришло в голову осмотреться кругом.
Шагах в пятидесяти от реки он увидел человека чрезвычайно высокого роста, неподвижно стоявшего на уступе у самой подошвы горы. Он опирался на длинное ружье. Этот неожиданно появившийся человек был широкоплеч, с длинными волосами, схваченными кожаным ремешком. Рост его превышал шесть футов. Его смуглое лицо было раскрашено: красной краской — между глазами, черной — на нижних веках и белой — на лбу. Одет он был, как полагается жителю пограничной полосы Патагонии: на нем был великолепный плащ из шкуры гуанако, разукрашенный красными арабесками и сшитый жилами страуса. Под этим плащом виднелась еще одежда из лисьего меха. Она была стянута поясом, у которого висел мешочек с красками для раскрашивания лица.
Несмотря на пеструю раскраску, лицо этого патагонца было величественно и говорило о его несомненном уме. В позе, полной достоинства, он ожидал, что будет дальше. Глядя на эту неподвижную, внушительную фигуру, можно было принять ее за статую хладнокровия.
Как только майор заметил патагонца, он указал на него Гленарвану, и тот тотчас же побежал к нему. Патагонец сделал два шага вперед. Гленарван взял его руку и крепко пожал.
В глазах Эдуарда, во всем его сияющем лице светилась такая горячая благодарность, что патагонец, конечно, не мог не понять его. Он слегка нагнул голову и произнес несколько слов, которые остались непонятными как для майора, так и для его кузена.
Тогда патагонец, внимательно посмотрев на чужестранцев, заговорил на другом языке, но как он ни старался, и на этот раз его также не поняли. Однако в фразах, произнесенных туземцем, что-то напомнило Гленарвану испанский язык — он знал несколько общеупотребительных испанских слов.