Дети лихолетья (сборник)
Шрифт:
Колонна подошла к железнодорожному полотну, через которое необходимо было еще перебраться, чтобы попасть на платформу. А это значит, почти каждого ребенка нужно было перенести через пути. Это была война. Разве фильм передаст тяжесть данного момента? Какой зритель такое выдержит? А это еще не кровь и не смерть. Просто дети, которым еще в прошлый вторник матери мыли перед обедом руки и большинство из которых забудут даже имена своих родителей, потеряют навсегда братьев, сестер, дом, родину, поскольку никого потом не найдут и некому будет их искать.
На железнодорожной станции все поезда двигались исключительно в сторону фронта. И ни одного – в сторону Минска. Впрочем, стоял товарный
– Дети! Сколько? Вы с ума сошли! В этих вагонах возили коров! Не положено!
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут подбежали красноармейцы. Один из них сгреб железнодорожника вместе с мундиром и форменной фуражкой и, чуть приподняв его, прохрипел:
– Начальник, четвертый и пятый свободны. Сажай детвору!
Начальник станции истерично оправдывался:
– Эти вагоны не велено заполнять. Их ждут в Минске.
– Сажай детвору, – вновь прохрипел солдат.
И начальник станции сдался. Выругавшись, махнул рукой:
– А! Хрен с ним, приказом. Сажайте.
Они пробовали самостоятельно сесть в эти два вагона, но было высоко и даже не хватало сил раздвинуть двери. Помогли солдаты. Раскрыли двери и ахнули – в вагонах навоз, смрад. Туда стали спешно поднимать детей. При этом надо было руками выбрасывать из вагона навоз, найти воду и ведро.
Из взрослых лишь нянечка Варя Радюк отказалась ехать.
– Простите, Наталия Алексеевна, – в слезах проговорила она. – Не могу уехать, останусь с мамой.
Но до самого отправления эшелона Варя не отходила, вместе с красноармейцами рвала траву и охапками бросала то в один, то в другой вагон. Она же сказала красноармейцам, что дети голодные и нет продуктов. Солдаты притащили по мешку сухарей в каждый вагон и по ведру воды… [32]
32
Там же. – С. 107–111.
Заведующая появилась в последние минуты. Наташа протянула ей руку, но та осталась неподвижно стоять на платформе. Наташа увидит ее еще дважды. Осенью в Хвалынске Саратовской области. Заведующая приедет за своими детьми (две дочери и сын поехали тогда с Наташей). И еще через десятилетие она найдет Наташу в Минске и попросит подтвердить место своей работы. Наталия Алексеевна напишет, что знала эту женщину с момента своего устройства на работу в сад до 18 июня 1941 г. Ей будет очень тяжело простить.
В Минск они приехали в потемках и даже не раздвигали двери вагона. Казалось, снаружи меньше воздуха, чем внутри. Товарная станция горела, куда-то бежали и кричали люди, свистели пули, рвались бомбы. Дети прижимались друг к дружке. Взрослые в двух товарных вагонах не сомкнули глаз. На рассвете, как только все утихло, Наташа соскочила на насыпь и едва не споткнулась о тело убитой женщины. Девушка закричала, ей казалось, что она теряет разум. А из вагонов уже доносились детские голоса.
Постепенно платформы наполнялись людьми. Наташа побежала к вагонам и вдруг замерла: дети… высовывали пальчики через дырки от пуль.
Наталия Алексеевна никогда не умела молиться, но с того мгновения она знает, что Бог есть.
Эшелон двигался к Москве. На пути состав несколько раз бомбили вражеские самолеты, а он упрямо шел вперед. Маневрировал, как мог: то остановится где-то в поле, то затормозит, то вновь тронется, то остановится. Уже несколько суток в дороге. Детей кормить надо. Спасало то, что воспитатели наловчились выпрыгивать из вагонов и, хотя и с большими трудностями, подниматься назад. Вода была основной пищей. Напоят детей – и, кажется, полегчает. На какой-то станции сотрудникам удалось под навесом найти ящик печенья, а рассыпанного набрали еще и в наволочку. Это было большой поддержкой, поскольку печенье заменяло тогда и завтрак, и обед, и ужин.
Однажды Наталии Королёвай удалось недалеко от станции забежать в пекарню (по запаху определила, что она где-то рядом). Женщины, работавшие здесь, с первых слов поняли, в чем дело, и дали шесть-семь караваев хлеба, теплого и ароматного. Вот это была радость!
Если вы сейчас спросите седую женщину, которая прожила много лет, что такое настоящее счастье, она ответит: это когда ты соскакиваешь на рассвете на пустой станции и слышишь запах хлеба. По этому запаху находишь пекарню, тебе там кладут на руки шесть караваев хлеба. И ты несешь все это шестидесяти изможденным детям, не выдерживаешь, издалека кричишь: «Я хлеб нашла! Горячий!» Один пятилетний мальчик, который ехал в этом вагоне, став впоследствии писателем, напишет в своей книге о том, какие в тот момент были глаза у Наташи. Дети запомнили ее такой на всю жизнь.
На небольшой станции, где-то под вечер, в вагон настойчиво начали стучаться какие-то военные. Наталия Алексеевна ответила, что вагон полный, едут дети, мест нет. Но ее слова не остановили стучавшихся: в один момент двери с двух сторон раздвинулись и человек десять в комбинезонах с вещевыми мешками влезли в вагон. Детей оттеснили в угол и по-хозяйски расположились. Сразу же начали приводить себя в порядок. Прикрыли двери, зажгли фонарики, стали бриться, мыться. Вылили из чайника воду, которая предназначалась для питья детям. На замечание Королёвай один из военных приказал: «Молчать!» Потом стали требовать у сотрудников документы. Но Наталия Алексеевна ответила, что у них паспортов нет, не успели взять, что их паспорта – это дети. Все поняли, что нежданные гости – это не свои люди, а чужеземцы, вражеские десантники, которые продвигаются в глубь страны. Надо было что-то делать!
Королёва Наталия Алексеевна:
– Где-то часа в два-три ночи поезд остановился, и я выскочила из вагона. При этом сказала Вере Кручёнок, что не отстану от поезда, как-то подцеплюсь. Исцарапала спину, когда пролезала под вагонами. На маленькой станции сидел какой-то представительный начальник. Рассказала ему все. Спросив, из какого я вагона, приказал, чтобы никуда не отходила. Как же я могла оставить детей, ведь поезд мог уйти! Начальник заверил, что поезд пока не тронется. Минут через пять-десять он отправляет меня к своему вагону, а я говорю, что не пойду, могу погибнуть, а может уже и дети погибли. Он приказал идти. Я увидела красноармейцев с вин товками. Когда приблизились к вагону, мне приказали молча стоять в стороне. Подошли наши солдаты и прикладами постучали в дверь, раздвинули ее и приказали: «Выходи! Руки вверх, будем стрелять!» Диверсанты стали соскакивать на землю и по команде строиться около станционного скверика, оружие горкой складывали на дороге. Наши солдаты разрешили мне вернуться в вагон. Меня подхватили подруги, и все мы долго плакали. Уже стало светло, а наш состав все еще стоял, диверсантов снимали со всего эшелона. Мы многое пережили в эту ночь.