Дети луны
Шрифт:
— Он сказал, зачем приехал? — спросил епископ.
— Ну, так я ж ему объяснял — мол, опоздал ты, друг, уже все — судили, приговорили, а он кричит, чтоб его все равно впустили.
— Я не хочу его видеть, — сказал наследник. Впервые в его апатичном лице было заметно какое-то движение.
— Пусть поворачивает назад, — Унрик весь подобрался.
— Ну, знаешь! Они черт-те сколько времени в седле и по такому морозу, а им даже передохнуть нельзя!
— Пусть едут в любую из деревень.
— А я за то, чтоб его впустили, — епископ с улыбкой откинулся в кресле. —
— Соломоново решение, — сказал Раймунд. Против воли смех раздирал ему легкие. Но иронии никто не принял.
— Тогда выполняйте решение его преосвященства. — Принц, как всегда в случае опасности, прикрылся авторитетом своего наставника. Раймунд вернулся к себе. Глянул в окно — по двору шли какие-то люди. Лиц от сюда нельзя было разглядеть, и Раймунд не сразу опознал среди них Вельфа — он был не в красном плаще, в котором Раймунд привык его видеть, а в другом — темном, с капюшоном. На столе стоял кувшин с вином. Раймунд налил полную чашу и выпил залпом. «Бедняга, Примчался выручать своего друга Странника, а Странника-то больше нет».
Сел за стол, подперев голову руками.
«Ни о чем не хочу думать. Пусть все делает Лонгин… этот благодушный предатель».
Чтобы отвлечься, он стал повторять про себя статьи Юстинианова кодекса, что заняло довольно продолжительное время, но когда уже думал, то изгнал беса, в мозгу явственно сказалось: «Она сама все погубила своим проклятым упрямством». Дошел до окна, покосился на рабов, тащивших через двор длинное бревно. Пересек комнату, распахнул дверь и увидел Лонгина.
— Ну? Ты поговорил с ним?
— С ним поговоришь! Я ему: «Ничего не поделаешь, на то закон», — на лице Лонгина выразилось смущение — ссылка на закон выглядела смешно в устах Лонгина. — А он мне: «Плевал я на закон». Я ему говорю, что не положено на глазах у судей человека резать, а он: «Значит, было за что». Сказал я ему, что она его видеть не хочет, — не верит ни в какую. Я ему вдалбливаю — это же и для тебя обида, тебя же больше всех обманывали. И тут он на меня вызверился, как на самого лютого врага. Тут терпение мое кончилось, и я ему говорю: «Ладно, шел бы ты, приятель, лучше отоспался с дороги, на тебе же лица нет!» И что ты думаешь — пошел!
— Он ушел?
— Ушел. И мне тоже отдохнуть не вредно. Запарился я с этой казнью. А завтра что будет! Мужичья набьется, ребята мои в латах на морозе загнутся совсем. И зачем столько шума из-за одной казни… — он удалился, рассуждая на ходу, а Раймунд бросился вниз по лестнице. Спать он пошел, как же! Только бы поспеть…
Он прибежал вовремя. Шум драки был слышен еще на лестнице. До Раймунда сюда прибыло несколько солдат из людей Унрика, вооруженных топорами и арбалетами. Тяжело дыша, они топтались на месте, не зная, что делать без приказа. За ними Раймунд увидел следующее. Два стражника валялись на полу, а третьего (Раймунд еще мимолетно удивился, вроде бы их раньше было двое) прижал к стене Вельф, приставив ему к горлу обнаженный меч.
— Открывай! — хрипел он. — Открывай дверь, тебе говорят! — лезвие чиркнуло по коже под подбородком.
Охранник сделал движение в сторону двери, но тут послышался заглушенный стенами крик:
— Нет! Нет! Не открывай! Не надо! Нет!
Ужас загнанного в угол существа бился в этом вопле.
«Все, — Раймунд стиснул зубы. — Пока он не взломал дверь, и пока эти болваны не пристрелили его…»
Он раздвинул солдат, не обращая внимания на их предостерегающие крики, подошел к Вельфу и, воспользовавшись замешательством, в которое поверг того голос Адрианы, схватив его за запястье, отвел меч от горла охранника. Вельф рванулся. Те, у лестницы, сделали шаг вперед. Но Раймунд, положив руку Вельфу на плечо, повернул его лицом к себе и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— Не входи. Не губи ее. Ты слышишь меня?
Вельф с отчаянием выкрикнул:
— Они не дали мне увидеть ее!
— Она сама не хочет тебя видеть. Разве ты не слышал? Она сама не хочет. А сейчас тебе лучше уйти отсюда.
Не отпуская плеча Вельфа, точно он мог упасть, Раймунд повел его в глубь коридора, и он неожиданно покорно пошел за легистом.
— Лонгин сказал мне… но я не поверил ему.
— Он не солгал тебе. Это правда. Она сказала, если вам разрешат встретиться, она наложит на себя руки.
— Почему?
Раймунду не нравилось, что он вынужден говорить как врач, но что же делать?
— Сейчас ты спросишь, не повредилась ли она в уме. Нет. Она рассуждает весьма здраво.
— Они угрожали ей? Пытали?
— Нет.
— Тогда почему же? — он отшатнулся от Раймунда, прислонился лбом к каменной стене, сжав кулаки.
«Не хватало еще, чтоб он стал прошибать стену лбом», — в эту минуту Раймунд ненавидел себя и все на свете за те пояснения, которые ему приходилось давать.
— Она говорит, что стыдится показаться тебе из-за того, что лгала. Что ты никогда не простишь ее. Это ее собственные слова.
— Какое… какое я имею право прощать ее или нет! — Он сказал это, не оборачиваясь, но Раймунду не нужно было видеть его лица.
«А дело-то обстоит хуже, чем я предполагал».
— Ей уже нельзя помочь. Ее уже нет. Она согласилась умереть, ты понимаешь, что это значит?
Вельф обернулся. На лбу у него отпечатался выступ от камня, и Раймунду показалось, что это выжженное, как у преступника, клеймо. Он был гораздо выше и сильнее Раймунда, и сейчас легист сам не понимал, каким образом он сумел его остановить. На шее его блестела витая золотая цепь — подарок короля за победу над орденом.