Дети луны
Шрифт:
— Вот… Настояла и остудила.
— Отлично. Поставь на стол. И ступайте. Я займусь сама. Кристина, помни, что я тебе сказала.
Выпроводив обеих, сестра Тринита обозрела свои снадобья. Достав чистую льняную тряпку, макнула в одну из чашек и отерла лицо больного. Вскоре после этого он открыл глаза. Хотя взгляд его был тусклым, но более не блуждал и казался осмысленным.
— Что… это? Что… было со мной? — голос был хриплый, очень слабый.
— Вы больны, мастер Кесслер, у вас лихорадка. Я — бегинка, за мной послали ваши домашние. Вот лекарство, выпейте, пожалуйста.
—
— Я не хочу… пить.
— Пожалуйста, выпейте, — повторила сестра Тринита, одной рукой поднося чашку к губам, а другой при подняв голову больного. Теперь он выпил без сопротивления. — И еще выпейте… это восстановит ваши силы. — Она заставила его выпить новую порцию снадобья. По том села на постели. — Вам лучше, мистер Кесслер?
— Не знаю…
Она положила руки ему на виски.
— А так — лучше?
— Да… лучше…
Она внимательно смотрела ему в лицо.
— Я — твой друг, Ричард. Я — твой лучший друг. Ты должен мне верить. Кто я?
— Ты — мой друг. Я тебе верю…
— Я говорю с тобой для твоей пользы. Я не хочу причинить тебе вред.
— Я тебе верю, — повторил он, как старательный ученик.
— Тогда ответь мне на один вопрос: кто эта женщина?
Ответом был припадок, по сравнению с которым вчерашний казался детской игрой. Пришлось звать на помощь Салли с Эриком (который только что проснулся). Похоже, снадобья сестры Триниты действительно придали больному сил… При этом одеяло сбилось, и стало видно, что странные сгустки крови под кожей словно бы увеличились и потемнели. Салли услышала, как бегинка не то зашипела, не то засвистела сквозь зубы, но что — понять было невозможно, вероятно, она просто сдерживала ярость.
Припадок кончился так же, как и вчера, — то есть полным беспамятством. Утирая пот со лба, сестра Тринита приказала:
— Эрик, ступай в лавку и пришли ко мне Кристину. Мне нельзя сейчас уходить отсюда. Салли, приготовь что-нибудь поесть. По-моему, в этом доме никто не ел со вчерашнего дня…
Приказчик и домоправительница с готовностью подчинились. Они привыкли жить при хозяине, и теперь, когда в доме был кто-то, способный отдавать им приказы, это их явно подбодрило.
Чего нельзя было сказать о Кристине. Войдя, она кинула на бегинку вопросительный взгляд.
— У него в сознании поставлена преграда, — мрачно ответила та. — Он не может назвать ее имени. Так что вся надежда на тебя.
Кристина подошла к столу.
— А вы знаете… когда я стала думать о странном и необычном, то кое-что вспомнила…
— Ну?
— Ведь в Страстную пятницу никто не ходит за покупками?
— Во всяком случае, в христианских странах. Кроме тех, конечно, кому закон не писан.
— Так вот, в тот день у нас была посетительница. Поэтому я и удивилась. И это, конечно, была дама, а не горожанка. Я сама открывала двери, поэтому увидела на улице верховых лошадей и двух слуг, которые их держали. Она вошла, и дядя сразу же отослал меня в дом. Я не знаю, о чем они говорили. По-моему, она скоро уехала.
— А как она выглядела?
— И этого я не знаю! — вид у Кристины был совершенно убитый. — Она была закутана в плащ, богатый такой плащ, темно-зеленый с песцовой опушкой. Наверное, у нас и куплен. И капюшон опущен на лицо. Но мне показалось… когда она проходила мимо меня… прядь волос выбилась из-под капюшона… ярко-рыжая.
— Это уже кое-что. На случай, если это была все же просто покупательница, притащи-ка мне вчерашнюю книгу.
Снова заполучив приходно-расходную книгу, сестра Тринита сразу же раскрыла ее на нужной странице.
— В день Страстной пятницы никакой записи нет… и не было, скорее всего… Ты что-то хочешь сказать?
— Мне кажется… я видела ее еще раз. Вот здесь. Я стояла у этого же самого окна, а она проезжала по улице. Подняла голову и посмотрела на меня.
— Ты же утверждала, что не видела ее лица!
— А я и в тот раз его не увидела. На ней был эннен с плотной вуалью.
— Так с чего ты взяла, что это та самая женщина?
— А по лошадям. Я разве не сказала? Я и в первый раз обратила внимание на ее лошадей. Светло-золотистая масть, я в Бранке таких не видела… Сидела она в седле боком, а платье на ней было светло-сиреневой тафты с золотой вышивкой, высоко подпоясанное, а плащ красный, мехельского сукна, с золотой же канителью. И конь ее был покрыт попоной голубого шелка. И двое слуг были при ней, те самые или другие — не знаю, в коттах с длинными рукавами, лиловых с коричневым, и бархатных беретах…
— А гербы? Гербы какие были у них?
— Не знаю…
— Они были затянуты… или их вообще не было?
— Я не помню… и все равно я не разбираюсь в ваших лауданских гербах.
— О господи! Ну что это такое! Ты в подробностях описываешь мне одежду этой дамы, масть коней, ливреи слуг, а самого главного — герба — не запоминаешь!
Видя, что девочка готова расплакаться, сестра Тринита заговорила более сердечно.
— Ну ничего, у нас есть хоть что-то… конечно, все это может быть и случайным совпадением. И… погоди, почему это я решила искать только в этом году?
Кристине пришлось совершить еще одно путешествие в лавку и принести гроссбух за прошлый год. Бегинка просмотрела и его.
— Здесь не хватает нескольких листов. Вырваны. Очевидно, там было записано ее имя. Он уничтожил все упоминания о ней. Не знаю, сделал ли он это из-за проклятья, или раньше, вполне сознательно. Но я должна найти ее! Обязана!
— Почему? — тихо спросила Кристина.
Сестра Тринита ответила не сразу. Вероятно, размышляла, стоит за вопросом девочки любопытство или что-то иное.
— Иногда действие проклятия заходит так далеко, что его можно уничтожить только вместе с жизнью того, кто это проклятие навел. А я ведь не убийца. — Она встала и принялась расхаживать по комнате. Казалось, она совершенно забыла о собеседнице. — Во всем этом явно видна рука Черной Бет, — бормотала она. — Но Черную Бет сожгли… когда же это было? Уже при новом наместнике. Два с лишним года тому… А у нее ведь остались ученицы, у таких женщин всегда есть ученицы. Найти их… разговорить… — Она повернулась и посмотрела Кристине прямо в глаза. — И вызнать имя.