Дети нашей улицы
Шрифт:
— Добрый вечер, дедушка!
Громогласным, но не лишенным мягкости голосом дед ответил:
— Добро пожаловать, сынок! Садись!
Юноша сел на краешек кресла, стоящего справа от дивана.
— Усаживайся удобнее! — сказал аль-Габаляуи.
Прошептав слова благодарности, с трепещущим от счастья сердцем Хумам уселся поглубже. Наступила тишина. Ощущая на себе прямой взгляд деда, как мы чувствуем солнце, не поднимая к нему глаз, он не отрываясь рассматривал узоры на ковре. Только он непроизвольно бросил взгляд на комнатку по правой стене и со страхом и грустью посмотрел на дверь, как дед спросил его:
— Что тебе известно об этой двери?
У юноши затряслись поджилки. Он удивился тому, как дед все замечает, и покорно ответил:
— Я знаю, что эта дверь — начало всех наших бед.
— Что ты думал о своем деде, когда слушал эту историю?
Хумам открыл рот, но аль-Габаляуи не дал ему ответить:
— Говори мне правду!
Резкий тон деда привел его в смятение, и он сказал, стараясь казаться искренним:
— Поступок отца я считаю огромной ошибкой, а наказание, понесенное за него, не в меру суровым.
Аль-Габаляуи улыбнулся:
— Приблизительно так ты и думаешь. Я ненавижу ложь и вранье. Я прогнал из дома всех, кто замарал себя ими.
Глаза Хумама наполнились слезами.
— Мне кажется, ты чистый юноша. Поэтому я позвал тебя.
Глотая слезы, Хумам ответил:
— Спасибо, господин!
— Я решил дать шанс тебе, — спокойно продолжал дед, — и больше никому из тех, кто остался снаружи. Шанс перебраться сюда, обзавестись семьей и начать здесь новую жизнь.
Хумам один за другим слушал радостные удары своего сердца, ожидая последних нот, которыми должна была завершиться эта счастливая песня: так, обрадованный хорошей новостью, жаждет узнать продолжение. Но дед молчал. Немного помявшись, Хумам промолвил:
— Спасибо за вашу милость!
— Ты этого заслуживаешь.
Юноша, переводя взгляд с деда на ковер, тихо спросил:
— А моя семья?
— Я же ясно дал понять, — ответил с укором аль-Габаляуи.
— Они заслуживают вашего прощения и сочувствия, — взмолился Хумам.
Аль-Габаляуи холодно процедил:
— Ты не слышал, что я сказал?
— Да, но мать, отец, братья. Отец — человек…
— Ты не слышал, что я сказал? — повторил он раздраженно.
Хумам замолк. Показывая, что разговор окончен, дед заключил:
— Сходи к ним попрощаться и возвращайся!
Хумам встал, поцеловал деду руку и вышел. Дядюшка Карим ждал его, и Хумам молча последовал за ним. Когда они прошли мужскую половину дома и вышли в сад, Хумам заметил девушку. Она поспешила скрыться, но он разглядел ее плечи, шею и тонкий стан. В ушах зазвенели слова деда: «жить здесь и обзавестись семьей». С такой девушкой, как эта! Подобной жизнью жил отец. Как же жестоко обошлась с ним судьба! С каким чувством он теперь таскается с тележкой?! Это счастливый шанс! Как во сне! Об этом отец грезил двадцать лет. Но как тяжело на душе!
18
Вернувшись в хижину, Хумам обнаружил, что дома с нетерпением ждали его возвращения. Все с любопытством окружили его, и, сбивчиво дыша, Адхам спросил:
— Ну что, сынок?
Хумам заметил, что у Кадри подбит глаз, и склонился над братом, чтобы разглядеть поближе его лицо. Адхам с сожалением сообщил:
— Он не на шутку сцепился с этим типом, — и указал в сторону жилища Идриса, погруженное в безмолвную тьму.
— Это беспочвенные, мерзкие домыслы Большого Дома, — гневно отозвался Кадри.
Обернувшись в сторону хижины Идриса, Хумам обеспокоенно спросил:
— Что там происходит?
— Родители ищут сбежавшую Хинд, — грустно ответил Адхам.
— Кто в этом виноват, если не наш ужасный дед?!
— Тише! — взмолилась Умайма.
Но Кадри зашелся гневом:
— Чего ты боишься? У тебя нет ничего, кроме мечты о возвращении, которая никогда не сбудется… Поверь мне, ты не выберешься из этой лачуги до самой смерти.
— Хватит ныть! — вспылил Адхам. — Ты с ума сошел, клянусь Создателем! Может, ты решил последовать за сбежавшей девчонкой?
— Именно!
— Замолчи! Надоели твои глупости!
— С этого дня нам жизни не будет рядом с Идрисом, — горестно проговорила Умайма.
Адхам повернулся к Хумаму.
— Ну что?
Хумам ответил голосом, в котором не было и намека на радость:
— Дед пригласил меня жить в Большом Доме.
Адхам уставился на него, ожидая продолжения, но сын не промолвил больше ни слова, тогда, отчаявшись, он спросил:
— А мы? Что он сказал про нас?
Хумам печально покачал головой и прошептал:
— Ничего.
Смех Кадри обжег его, как жало скорпиона.
— Чего же ты явился? — спросил он Хумама с издевкой.
Да, зачем я пришел? Просто такие, как я, не созданы упиваться собственным счастьем в одиночку.
— Я столько раз говорил ему о вас, — печально произнес он.
— Вот спасибо! Почему же он тогда выбрал тебя?! — злился Кадри.
— Ты знаешь: я здесь ни при чем.
— Ты, Хумам, несомненно, лучший из нас, — вздохнул Адхам.
Кадри с обидой вскричал:
— А ты, отец, который и плохого слова о нем не сказал, ты оказался недостоин!
— Тебе не понять… — ответил Адхам.
— Этот человек большее чудовище, чем Идрис.
— Ты разбиваешь мне сердце. Не теряй надежды, — запричитала Умайма.
— Надежда осталась только на эту пустыню, — ответил Кадри с вызовом. — Поймите вы наконец и успокойтесь! Забудьте об этом проклятом доме! Я не боюсь этой пустыни. Даже Идриса не боюсь. Могу дать ему такой сдачи! Плюньте вы на этот дом и живите спокойно!