Дети нашей улицы
Шрифт:
— Я хотел справедливости.
— Для кого?
Касем задумался.
— Для всех.
Управляющий с сомнением вгляделся в его лицо в поисках признаков безумия.
— А какое тебе до этого дело?
Опьяненный смелостью, Касем проговорил:
— Только так можно выполнить условия владельца имения!
— Ты, бродяга, говоришь об условиях владельца имения?! — завопил управляющий.
— Он наш общий предок, — спокойно ответил Касем.
Разгневанный управляющий вскочил и со всего размаху ударил Касема мухобойкой по лицу.
— Наш предок?! Да вы отцов своих не знаете! Как вы смеете называть владельца имения своим предком?! Воры! Бродяги! Подонки! Прикрываясь положением жены, ты потерял стыд и совесть! Но запомни, даже домашнего пса бьют, когда он кусает руку хозяина!
Лахита поднялся, чтобы успокоить управляющего.
— Сядьте, уважаемый. Не стоит марать себя.
Рефаат вернулся на место с дрожащими от злобы губами.
— Даже бродяги рассуждают об имении и внаглую называют владельца своим предком! — продолжал кричать он.
— Выходит, правда то, что говорят люди об этих бродягах, — сказал Лахита. — Эх! Наша улица, видно, сама себя погубит.
— Твой отец, — обратился Лахита к Касему, — был первым из моих помощников. Не вынуждай меня наказывать тебя.
— За свои злодеяния он заслуживает не просто смерти! — вскричал управляющий. — Если б не ханум, головы твоей уже не было бы на плечах!
Лахита продолжал допрашивать Касема:
— Скажи-ка, сынок, кто за тобой стоит?
Касем переспросил, все еще чувствуя, как горит лицо:
— Что вы имеете в виду?
— Кто заставил тебя подать иск?
— Я сам. Никто.
— Ты был пастухом. Потом судьба тебе улыбнулась. Чего же еще ты хочешь?
— Справедливости. Справедливости, уважаемый!
Управляющий заскрежетал зубами:
— Справедливость! Собаки! Это слово вы повторяете как заклинание, когда хотите ограбить нас!
Обернувшись к Лахите, он приказал:
— Допрашивай его, пока не сознается!
И Лахита снова спросил тоном, обещающим снисхождение:
— Скажи мне, кто за тобой стоит?
Со скрытым вызовом Касем ответил:
— Наш дед…
— Дед?!
— Да. Посмотри десять условий, и ты поймешь, что это он руководил мной.
Рефаат вскочил с криком:
— Убери его с глаз моих! Вышвырни вон на улицу!
Лахита поднялся, схватил Касема за плечо и потащил к выходу. Он держал его железной хваткой, но Касем терпел боль.
— Будь благоразумен, — прошептал ему на ухо Лахита. — Ради самого себя. Не вынуждай меня пустить тебе кровь!
79
Дома Касема, как оказалось, ждали Закария, Увейс, Хасан, Садек, Аграма, Шаабан, Абу Фисада и Хамруш. Они встретили его молчаливым сочувствием. Когда Касем сел рядом с женой, Увейс сказал:
— Разве я не предупреждал тебя?
— Подожди, дядя, дай ему прийти в себя! — упрекнула Камар.
— Больше всего неприятностей человек доставляет себе сам! — крикнул Увейс.
Закария внимательно рассматривал лицо Касема.
— Они тебя унижали, — произнес он. — Я знаю тебя, как самого себя. И вижу, через что тебе пришлось пройти.
— Если б не Амина-ханум, живым бы ты к нам не вернулся, — сказал Увейс.
Касем обвел взглядом их лица:
— Нас предал адвокат! Будь он проклят!
Они застыли и обменялись тревожными взглядами. Первым начал Увейс:
— Расходитесь подобру-поздорову! Молитесь за свое спасение!
— Что вы такое говорите, дядя?! — отозвался Хасан.
Касем задумался.
— Я не скрываю от вас, что нам грозит смерть. И пойму, если кто не пожелает участвовать.
— На этом и закончим, — сказал Закария.
Негромко, но решительно Касем ответил:
— Каковы бы ни были последствия, я не отступлю. Я такой же избранный сын нашей улицы, как Габаль и Рифаа.
Увейс с негодованием поднялся и покинул зал со словами:
— Этот человек безумный. Да поможет тебе Бог, племянница!
Садек же встал со своего места и поцеловал Касема в лоб:
— Ты вернул мне душу этими словами!
Хасан был настроен решительно:
— Люди в нашем квартале убивают друг друга за гроши. Что же нам бояться умереть за правое дело?
С улицы послышался голос Савариса, зовущего Закарию. Тот выглянул в окно и пригласил надсмотрщика зайти. Саварис не замедлил явиться с мрачным видом. Бросив взгляд на Касема, он сказал:
— Не думал, что на нашей улице есть еще надсмотрщики, кроме меня!
— Все не так, как говорят, — попробовал умилостивить его Закария.
— Ну, я слышал вещи куда хуже!
— Бес попутал наших детей! — заохал Закария.
— Лахита имел со мной серьезный разговор по поводу твоего племянника, — сухо ответил Саварис. — Я считал его рассудительным юношей. А оказалось, его безумие перешло все границы. Послушайте! Если спущу вам, Лахита сам придет наказывать вас. Однако я никому не позволю поставить мою честь под удар. Поэтому сидите смирно! И горе тому, кто будет упорствовать.
Саварис стал следить за сподвижниками Касема, никому из них не разрешая приближаться к его дому. Попытавшимся это сделать Садеку и Абу Фисаде сильно досталось. Он потребовал от Закарии, чтобы тот не выпускал Касема из дома, пока буря не уляжется. Так Касем стал узником в собственном доме. Попасть к нему мог только двоюродный брат Хасан. Однако удержать новости на нашей улице в стенах одного дома не могла никакая сила. Происходившее в квартале бродяг стало известно и роду Габаль, и роду Рифаа. Они узнали об иске против управляющего, о решении требовать исполнения десяти условий и даже о том, что слуга аль-Габаляуи Кандиль разговаривал с Касемом. Народ был взволнован. Люди сыпали обвинениями и насмешками. И однажды Хасан сказал Касему: