Дети нашей улицы
Шрифт:
— Да. Это известно. Но он сказал мне именно так.
— И ты поверил ему?
— Я тут же встал. С одной стороны, сидеть было невежливо. С другой, только так я мог защитить себя в случае опасности. Я спросил, откуда мне знать, что он говорит правду. И он ответил: «Иди за мной, и ты увидишь, как я вхожу в Большой Дом». Сердце мое успокоилось, и я ему поверил. Не скрывая радости от встречи с ним, я расспросил его о деде, его здоровье, о том, чем он занимается.
Изумленная Камар перебила его:
— Вы действительно обо всем этом говорили?!
— Да! Бог свидетель! Он ответил мне, что с дедом все в порядке, но
— К тебе?!
Касем недовольно нахмурился:
— Так он сказал. Он отказался дать разъяснения, хотя видел, как я удивлен. Он сказал: «Наверное, он выбрал тебя за твою мудрость, которую ты проявил в день кражи, и за то, что на тебя можно положиться. Он хочет сообщить тебе, что все жители улицы — его дети и внуки, что все они равны и что имение — их общее наследство, а надсмотрщики — зло, от которого не должно остаться и следа, что улица должна стать продолжением Большого Дома». Он закончил, а я словно потерял дар речи. Я поднял глаза к небу и увидел, как тучи отползают от луны. Я вежливо спросил его: «Зачем ты мне рассказываешь все это?» И он ответил: «Чтобы ты осуществил».
— Ты?! — воскликнула Камар.
— Он так сказал, — ответил Касем дрожащим голосом. — Я хотел, чтобы он объяснил. Но он попрощался и ушел. Я пустился за ним следом и увидел, что по огромной лестнице, так мне показалось, он поднимается на стену Большого Дома. Я стоял, потрясенный, затем вернулся на то место у скалы и решил пойти к старому Яхье, но потерял сознание и очнулся только в его хижине.
В комнате повисла тишина. Камар не сводила с Касема удивленных глаз. Ихсан заснула у груди и уронила головку на руку матери. Камар заботливо уложила ее в кроватку и снова, бледная и испуганная, посмотрела на мужа. С улицы донесся хриплый голос Савариса, ругающего кого-то, потом крик мужчины и стоны. Наверное, его избивали. Потом удаляющийся голос Савариса, выкрикивающего угрозы. Потом раздался отчаянный вопль задыхающегося бедняги: «О, аль-Габаляуи!» Смущенный взглядами жены, Касем спрашивал себя: «О чем она думает?» Женщина же размышляла: «Это правда. Он не солгал мне. Зачем ему придумывать такую историю? Он верен мне, деньги не были его целью. Зачем ему посягать на доходы от имения, когда это настолько опасно?! Неужели действительно пришел конец нашей спокойной жизни?!»
— Я единственная, кому ты об этом рассказал? — спросила она.
Он кивнул.
— Касем, у нас с тобой одна судьба. И я думаю о тебе больше, чем о себе самой. То, о чем ты говоришь, опасно. Последствий не избежать. Припомни хорошенько, ты действительно это видел или, может, тебе показалось?
Твердо и недовольно Касем заявил:
— Это было на самом деле, я не дремал!
— Но тебя нашли без сознания…
— Я потерял сознание уже после!
— Может, у тебя в голове все перепуталось? — с сочувствием спросила Камар.
Он с мукой выдохнул, но не показал своих чувств.
— Я ничего не путаю. Помню встречу, как будто она случилась при свете дня.
После некоторых сомнений она спросила:
— А кто подтвердит, что это был слуга владельца имения и что он сам послал его к тебе?! Может, он — один из мошенников с нашей улицы? Их тут полно.
Касем упорствовал:
— Я видел, как он поднимался по стене Большого Дома.
Она вздохнула:
— В квартале нет лестницы, даже чтобы взобраться до середины!
— Но я это видел!
Она была загнана в угол, но не сдавалась:
— Я просто боюсь за тебя. Ты понимаешь, переживаю за тебя, за наш дом, за дочь, за наше счастье. Я спрашиваю себя, почему именно ты был избран? Почему он сам не исполнит свою волю, ведь он владелец имения, он наш господин?!
— А почему он выбрал Габаля и Рифаа?
Зрачки ее расширились, рот скривился, как у ребенка, готового расплакаться, и она опустила глаза.
— Ты не веришь мне? Я не требую от тебя, чтобы ты верила.
Камар разрыдалась, отдавшись чувствам, будто так она могла избавиться от своих мыслей. Касем склонился над ней, взял за руку и притянул к себе.
— Почему ты плачешь? — ласково спросил он.
Она посмотрела на него сквозь слезы и проговорила, всхлипывая:
— Потому что я верю тебе. Да, верю. Я боюсь, что наша спокойная жизнь кончилась. Что ты будешь делать? — спросила она тихим голосом, полным сочувствия.
74
В комнате ощущались беспокойство и напряженность. Хмурый Закария сидел, задумавшись. Увейс не переставал теребить ус. Хасан будто разговаривал сам с собой, а Садек не сводил взгляд с Касема. Камар же сидела в углу зала и молилась Всевышнему, чтобы он наставил их на путь истинный. Над пустыми кофейными чашками кружили две мухи. Камар попросила Сакину унести поднос, и когда та закрыла за собой дверь, Увейс вздохнул:
— Да, эта тайна не даст нам спокойно жить.
В квартале завыла собака, побитая то ли камнем, то ли палкой. Послышался голос торговца, громко нахваливающего свои финики. Какая-то старая женщина горестно произнесла: «Господи, избавь нас от такой жизни!»
— Уважаемый, — обратился к Увейсу Закария, — вы самый достойный из нас. Скажите ваше мнение.
Переведя взгляд с Закарии на Касема, тот ответил:
— Скажу правду, такого человека, как Касем, не сыскать. Но у меня голова крутом идет от того, что он сейчас говорит.
Давно желавший высказаться Садек вмешался:
— Касем честный человек. Никто не может сказать о нем обратного. Я ему верю. Клянусь прахом матери!
— И я верю! — воодушевился Хасан. — У меня он всегда найдет поддержку.
Касем впервые признательно улыбнулся, посмотрев на крепко сложенного Хасана. Однако Закария сказал сыну с осуждением:
— Это не игра! Подумайте о нашей безопасности! Что станет с нашей жизнью?!
Увейс кивнул, соглашаясь со словами Закарии.
— Ты прав. Никто ни о чем похожем не слышал.
— Нет, слышали! — сказал Касем. — От Габаля и Рифаа.
Увейс удивленно уставился на него.
— Ты считаешь себя равным Габалю и Рифаа?!
Уязвленный, Касем опустил глаза. Сочувствующая ему Камар вмешалась:
— Кто знает, дядя, как это бывает?!
Увейс снова принялся теребить ус.
— И что же хорошего в том, чтобы считать себя подобным Габалю и Рифаа? — спросил Закария. — Рифаа был злодейски убит. Габаля бы убили так же, если бы род не встал за ним. А кто поддержит тебя, Касем? Ты забыл, что нашу улицу называют улицей бродяг? Здесь если не попрошайка, то бедняк.