Дети немилости
Шрифт:
Он перебирал скользкие монеты и чувствовал себя несчастным, как никогда в жизни.
Поздно ночью, когда Лонси вернулся, Неле полусидела, привалившись к стене. Голова её бессильно запрокидывалась, свалявшиеся волосы казались паклей, криво прилепленной на кукольный череп, руки, сложенные на простыне, были как палки — кость, зеленоватая кожа и всё. На колченогом столике у кровати тускло поблёскивали пустые склянки, в которых маг утром сделал раствор из выданных Элатом травяных лепёшек.
— Ты куда ходил? — спросила горянка.
— Гулял, — злобно ответил Лонси и сорвал с головы платок.
Он по горло был сыт Рескиддой, рескидди и их высокомерными улыбками. Потратившись на
Он три раза прошёл Древний город, от Врат Акрит до Врат Ликрит, отшагал по жаре целые часы вдоль крошащихся тысячелетних стен, ставших достопримечательностями городского центра; выдохшись, он долго сидел в тени монумента Иманы, ни разу не подняв взгляда на прославленную Рескидделат, мрачную и безумную. Лонси обошёл две дюжины адресов и везде получил отказ. Под конец ему начало казаться, что рескидди имеют зуб на уроженцев Ройста; иначе как объяснить, что почти нигде не говорилось простое «нет», всюду южане заламывали тонкие брови, кривили рты, насмешливо щурились. В глазах рябило от белых, рыжих и золотых голов.
…В действительности ему стоило бы поехать на паровике в районы юго-запада, где сносили трущобы и строили, улица за улицей, многоэтажные дома, глядящиеся в озеро Дженнерет. Лонси отправился туда, куда пошёл бы беспечный путешественник с тугой мошной; в Древнем городе все магазинчики, закусочные и салоны считались роскошными, как бы скромно ни выглядели и в каких бы закоулках ни находились — просто потому, что это был Древний город. Лонсирем знал неписаную карту Ройста, потому что вырос там, но он не умел прочесть истинных черт столицы Юга.
Вдобавок он страшно боялся полицейских. Даже в одежде рескидди он не мог смешаться с толпой, потому что был темноволос; на него оглядывались, и чем дальше, тем больше Лонси казалось, что вид у него и в самом деле подозрительный. Он думал: первый же полицейский, который остановит его, увидит, что его удостоверяющая тетрадь — ненастоящая, и отправит его в тюрьму Рескидды, где он очень быстро умрёт, не вынеся жары. Он и так уже от жары и страха почти повредился умом.
Священницы в белоснежных одеяниях тоже пугали его, и как бы даже не больше стражей порядка: у арсеиток были такие пронзительные глаза, что Лонси почти верил — они способны читать мысли.
Вспоминая о родителях, он погружался в совершенное отчаяние. Наверняка тот господин-тень, что заменил его, отправил им, как подобает, учтивое письмо. И разве они поверят какому-то господину Леннерау, вздумавшему назваться их сыном? Сочтут сумасшедшим, вот и всё.
От всего этого хотелось исчезнуть и никогда не быть; сил на то, чтобы сочувствовать Юцинеле, не оставалось.
— Ты выпила лекарства? — спросил маг, не поднимая лица с подушки.
— Да. Что теперь будет?
— У тебя чётная лихорадка. Каждый второй день. Может, завтра будет последний раз. Может, нет.
Неле помолчала. Легла на зловонную от пота подушку.
— Лонши, — сказала она, глядя в потолок, — ты прошти. Я тебе благодарштвую. Ты… хороший.
Лонси уже спал.
На четвёртый день у неё был приступ.
И на шестой.
И на восьмой.
В комнате, несмотря на распахнутые день и ночь окна, стоял тяжёлый запах болезни. Разглядывая соскоб кожи, плавящийся под заклинанием, доктор Элат поджимал губы в мрачной гримасе. Лонси отчаянно надеялся, что он хотя бы раз, как благородный врач из романа, не потребует платы за визит или лечебные концентраты; маг сам себе был оттого смешон и жалок, но деньги таяли как масло под южным солнцем, а поиски работы оставались безуспешными.
После десятого дня — и пятого посещения, аккуратно вложив в бумажник неделю сытой жизни под крышей, доктор Элат с неизменной усталой гримасой сказал:
— Не хочу вас огорчать, господин Леннерау.
— Что? — тихо сказал Лонси.
Должно быть, на его лице было написано неподдельное отчаяние, потому что всё повидавший врач смягчился.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Состояние вашей супруги ухудшается. Последний приступ обычно переносится намного легче, а в этот раз… Я могу порекомендовать вам более квалифицированного медика. У доктора Сейрината огромный опыт, в том числе по части чётной лихорадки. Он не один десяток больных без осложнений провёл через все восемь приступов.
— Да, — сказал Лонси, — да, — и механически записал адрес доктора Сейрината.
Денег не оставалось даже на снадобья.
Проводив его, маг сел на ребристую кровать и сжал голову руками. Горянка спала. Теперь она почти всё время спала. Лонси смотрел на неё, ставшую похожей на скелет, на уаррского живого мертвеца, и в отчаянии думал, что потратил деньги впустую. Она умрёт, а он останется без средств к существованию. Всё его проклятое благородство ушло в прах. Всё впустую. Какого беса? Элат не проявил благородства, а господин Леннерау почему должен? То есть господин Леннерау, может, и должен был всем пожертвовать ради выздоровления любимой супруги Цинелии, а господину Кеви таянка Юцинеле приходилась ровным счётом никем. Судьба ей назначила подхватить в Рескидде чётную лихорадку и умереть в грязной норе; вполне подходящая смерть для немытой дикарки. С какой стати порядочный господин из Аллендора должен был заботиться о какой-то горской дряни? Потратить на неё всё, что имел? На эти средства он мог, соблюдая экономию, прожить несколько месяцев, за это время сыскал бы для себя приличную должность, и не со стороны, терзаясь завистью и тоской, смотрел бы на ночные увеселения рескидди, а сам пристойно, но приятно отдыхал после честного труда…
Теперь она умрёт. И Лонси умрёт — под забором, как грязный бродяга. Он не знал, как выживают нищие, зато хорошо знал, что чем беднее выглядит человек, тем меньше у него шансов получить хорошую работу.
«О чём я думаю, — криво усмехнулся маг, глядя на осунувшееся лицо больной: меж разомкнутых губ, на месте передних зубов, виднелся тёмный провал. — До чего я дошёл. Десять… да, десять лет назад я думал, что Лонсирему Кеви один шаг до государственного мага, чуть ли не суперманипулятором себя видел. А теперь я под чужим именем в чужом городе и готовлюсь сгинуть бесславно. Что я сделал? За что мне это?! Если бы я хоть преступление совершил, был бы виновен хоть в чём-нибудь! Это несправедливо. Бесы бы побрали господина Маджарта. И… и принцессу тоже. Я только делал всё, что они велели, и вот как со мной расплатились. Бесы бы побрали их всех! Рескидду. Магический год. Козу эту таянскую. Я не хочу умирать!»
— Ты всё равно умрёшь, — одними губами сказал Лонси горянке. — Ты уже умерла. Я не должен тут с тобой сидеть. Я не некромант.
Солнце село, но небо ещё оставалось светлым: прозрачный купол в облачных занавесях. Поднимался вечерний ветер, поезда вдалеке на вокзале кричали долгими голосами, точно перелётные птицы. Череда огромных воздушных шаров плыла вдалеке. На башнях уже засветили большие лампы, чтобы не разбились те, кто ночью отправится летать над городом. К озёрам Дженнерет и Джесай скоро поплывут по каналам разукрашенные лодки, и до утра в безмятежных водах будут отражаться разноцветные огоньки. Умрёт девочка из Таяна, умрёт бездарный аллендорский маг, а вечная Рескидда, не зная печали, споёт над ними, и хрустальные её гармоники прозвенят голосами звёзд.