Дети огня
Шрифт:
Самый старший из них, вождь рода Лосося, предлагал казнить Свирка голодной смертью.
Вождь рода Большерогого Оленя — проткнуть копьём и тело бросить гиенам.
Вождь рода Белогрудого Орла — повесить на дереве вниз головой.
По знаку Чала к нему подвели Свирка. Ланны заполнили площадь.
— Ты не щадил племя, — сильный голос Чала в утренней тишине прозвучал неожиданно громко, и Свирк вздрогнул. — Племя тоже не щадит ланна, который опозорил свой род, славный род Ястреба. Совет вождей приговорил тебя к четырём разным смертям. Ты украл у племени столько мяса, сколько съедает стая волков, сколько съедает тигр от весны до весны. Уходи прочь. Я отменяю твою первую смерть — убей тигра и две руки волков. Останешься жив — принеси клыки, услышишь второй приговор. Победишь четыре раза — получишь почётное копьё. Сейчас тебе принесут оружие. Всё.
Слушая Чала, Свирк увидел стоящую за ним Руму, решил, что эта дух. Прекрасное видение потрясло его не меньше, чем приговор.
— Кто это? — спросил он, указывая на девушку.
Чал взял Руму за плечо, вывел вперёд.
— Она с того берега Реки, Рума из рода Ястреба. Там тоже живут ланны.
Чувство горького сожаления овладело Свирком. Не было больше ни страха, ни злобы — всё осталось позади. А что впереди?.. И откуда она взялась…
Увидев на шее Румы пластинку, он потребовал:
— Пусть Аста вернёт мне родовой амулет.
— Он у Румы, видишь? Она станет родовым вождём новых Ястребов.
— Я вождь, я, я! — закричал Свирк и, с перекошенным лицом подскочив к Руме, хотел сорвать с неё амулет. Она сплела пальцы и нанесла ему удар в грудь, Свирк пошатнулся, попятился, не удержался на ногах и сел. Это рассмешило ланнов.
— Сначала убей волков и тигра, потом нападай на лесную девчонку! — раздался голос из толпы.
Свирк вскочил и снова обратился к Чалу:
— Дайте мне собаку.
— Нет.
Свирк наклонил голову, словно соображая, что ещё потребовать на прощанье.
Кто-то предложил:
— Пусть возьмёт сторожевых собак!
Снова раздался смех. Свирк поднял голову, крикнул:
— Дайте мне мяса!
— Нет! — хором ответили ланны.
— Дайте мне рыбы!
— Нет!
Свирку словно доставляло удовольствие слышать эти дружные отказы, он чувствовал, что терпение ланнов кончается, но не мог остановиться.
— Дайте мне новые оленьи шкуры!
— Нет!
— Дайте мне желудей!
— Нет!
— Дайте мне лесную девушку!
— Нет! Нет! Нет!
Хромой измождённый старик положил перед ним копьё, дротик, острогу с наконечником из лосиного рога, топор. Свирк стал придирчиво осматривать их, уверенный, что хорошего оружия ему не дадут. Но придраться было не к чему, эти предметы были сделаны настоящими мастерами. Подошла Аста, молча поставила перед ним сумку, сплетённую из луба, с различными орудиями и кусками необработанного кремня. Свирк обрадовался, но виду не подал. Стал перебирать орудия и снова заметался как летучая мышь под сводом пещеры…
— Нет сверла! — возмущённо воскликнул он. — Чем я буду делать отверстия в клыках волков и тигра?
Под общий смех одна из девушек положила в сумку кремнёвое сверло с костяной ручкой.
С завистью и болью Свирк посмотрел исподлобья в последний раз на Руму, бросил презрительно-гневный взгляд на соплеменников и, взяв сумку и оружие, пошёл на север.
Глава пятая
Дары Румы
Ланны дружно заготавливали дрова на зиму. Стволы с корневищами перерубали на два-три бревна. Часть дров сплавлялась по воде вдоль берега, так доплыл и плот, на котором прибыла к ланнам лесная девушка. Увидев его, Чал вспомнил вчерашнее утро, спросил, как плот пересёк Реку. Рума ответила, что неподалёку от берега ей удалось загарпунить крупную рыбу, та пошла вглубь, потащив за собой плот. Жалко было упускать добычу, а весло сломалось…
До каменистого мыса, где был последний привал, дровосеки не дошли, но несколько ланнов с вершины холма разглядели там костёр. Зажечь его мог только Свирк. В следующий вечер костёр не горел, и ланны решили, что изгнанник отправился дальше на север или погиб. И больше о нём не вспоминали.
Ланны обращались с Румой мягко, охотно вступали с ней в разговор, но к тяжёлой работе не допускали, давая понять, что её место среди детей, которые с муравьиной серьёзностью таскали в пещеру сучья и щепки. Затаив обиду, она перетащила большую вязанку хвороста и весь день ходила по пещерам, осматривая жилища ланнов, их орудия, посуду, украшения.
Часть жилых пещер состояла из двух-трёх ярусов, наверх вели аккуратные ступени. Вдоль ручья с обеих сторон до самого южного прохода тянулись ровные дорожки. Чувствовалось, что не одно поколение ланнов наводило порядок в этом общежитии.
На многих стенах красными и чёрными красками были нарисованы различные животные. Чаще всего изображали туров и зубров. Особенно внимательно Рума рассматривала двух идущих мамонтов. Слой пыли и копоти покрывал рисунок, в пещере стоял полумрак. Она что-то шептала мамонтам, как живым. Тихо, почти шёпотом спела песню охоты: «Мясо есть, сало есть, шкуры есть! Мы сильные охотники, мы ловкие охотники, мы мясо принесли, мы сало принесли, мы шкуры принесли! Гори, огонь! Мясо есть, сало есть, шкуры есть!»
Соплеменники Румы на том берегу Реки после удачной охоты тоже изображали на стенах пещер животных. Иногда кто-нибудь рисовал редкого, особенно крупного зверя, которого увидел случайно. Рисунки помогали рассказчикам и слушателям воссоздавать события, опыт одного охотника или отряда становился достоянием всего племени.
У южного прохода девушка долго глядела на двуглавую гору, которая словно висела в воздухе, отсечённая от поверхности Моря, и, сжимая в руке костяную пластинку, плакала. Расчувствовавшись, она всхлипывала ещё долго.
Только вечером у костра высохли её слёзы. Рума с интересом наблюдала, как женщины делали посуду: обмазывали глиной комок из травы, обжигали. Увидев в стороне небольшую корзину с круглым дном, подняла её, подсела к груде сырой глины. Затем она обмазала корзину снаружи, долго приглаживала, выравнивала поверхность костяным скребком и, начертив заострённой палочкой нехитрый узор, поставила своё изделие в огонь. Прутья выгорели. Стройный, гладкий, тонкостенный сосуд, изготовленный Румой, вызвал восхищение самых опытных мастериц.