Дети подземелья (илл. Калинин)
Шрифт:
Под другим окном сидела с кучкой цветов, перебирая их, по своему обыкновению, Маруся. Струя света падала на ее белокурую головку, заливая ее всю, но, несмотря на это, она как-то слабо выделялась на фоне серого камня странным и маленьким туманным пятнышком, которое, казалось, вот-вот расплывется и исчезнет. Когда там, вверху, над землей, пробегали облака, затеняя солнечный свет, стены подземелья тонули совсем в темноте, а потом опять выступали жесткими, холодными камнями, смыкаясь крепкими объятиями над крохотною фигуркой девочки. Я поневоле вспомнил слова Валека
– Валек! – тихо обрадовалась Маруся, увидев брата.
Когда же она заметила меня, в ее глазах блеснула живая искорка.
Я отдал ей яблоки, а Валек, разломив булку, часть подал ей, а другую снес «профессору». Несчастный ученый равнодушно взял это приношение и начал жевать, не отрываясь от своего занятия. Я переминался и ежился, чувствуя себя как будто связанным под гнетущими взглядами серого камня.
– Уйдем… уйдем отсюда, – дернул я Валека. – Уведи ее…
– Пойдем, Маруся, наверх, – позвал Валек сестру.
И мы втроем поднялись из подземелья. Валек был грустнее и молчаливее обыкновенного.
– Ты в городе остался затем, чтобы купить булок? – спросил я у него.
– Купить? – усмехнулся Валек. – Откуда же у меня деньги?
– Так как же? Ты выпросил?
– Да, выпросишь!.. Кто же мне даст?… Нет, брат, я стянул их с лотка еврейки Суры на базаре! Она не заметила.
Он сказал это обыкновенным тоном, лежа врастяжку с заложенными под голову руками. Я приподнялся на локте и посмотрел на него.
– Ты, значит, украл?…
– Ну да!
Я опять откинулся на траву, и с минуту мы пролежали молча.
– Воровать нехорошо, – проговорил я затем в грустном раздумье.
– Наши все ушли… Маруся плакала, потому что она была голодна.
– Да, голодна! – с жалобным простодушием повторила девочка.
Я не знал еще, что такое голод, но при последних словах девочки у меня что-то повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их впервые. Валек по-прежнему лежал на траве и задумчиво следил за парившим в небе ястребом. А при взгляде на Марусю, державшую обеими руками кусок булки, у меня заныло сердце.
– Почему же, – спросил я с усилием, – почему ты не сказал об этом мне?
– Я и хотел сказать, а потом раздумал: ведь у тебя своих денег нет.
– Ну так что же? Я взял бы булок из дому.
– Как, потихоньку?
– Д-да.
– Значит, и ты бы тоже украл.
– Я… у своего отца.
– Это еще хуже! – с уверенностью сказал Валек. – Я никогда не ворую у своего отца.
– Ну, так я попросил бы… Мне бы дали.
– Ну, может быть, и дали бы один раз, – где же запастись на всех нищих?
– А вы разве… нищие? – спросил я упавшим голосом.
– Нищие! – угрюмо отрезал Валек.
Я замолчал и через несколько минут стал прощаться.
– Ты уж уходишь? – спросил Валек.
– Да, ухожу.
Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями по-прежнему,
– Здравствуй! А уж я думал – ты не придешь более, – так встретил меня Валек, когда я на следующий день опять явился на гору.
Я понял, почему он сказал это.
– Нет, я… я всегда буду ходить к вам, – ответил я решительно, чтобы раз навсегда покончить с этим вопросом.
Валек заметно повеселел, и оба мы почувствовали себя свободнее.
– Ну что? Где же ваши? – спросил я. – Все еще не вернулись?
– Нет еще. Черт их знает, где они пропадают.
И мы весело принялись за сооружение хитроумной ловушки для воробьев, для которой я принес с собой ниток. Нитку мы дали в руки Марусе, и, когда неосторожный воробей, привлеченный зерном, беспечно заскакивал в западню, Маруся дергала нитку, и крышка захлопывала птичку, которую мы затем отпускали.
Между тем около полудня небо насупилось, надвинулась темная туча, и под веселые раскаты грома зашумел ливень. Сначала мне очень не хотелось спускаться в подземелье, но потом, подумав, что ведь Валек и Маруся живут там постоянно, я победил неприятное ощущение и пошел туда вместе с ними. В подземелье было темно и тихо, но сверху слышно было, как перекатывался гулкий грохот грозы, точно кто ездил там в громадной телеге по мостовой. Через несколько минут я освоился с подземельем, и мы весело прислушивались, как земля принимала широкие потоки ливня; гул, всплески и частые раскаты настраивали наши нервы, вызывали оживление, требовавшее исхода.
– Давайте играть в жмурки, – предложил я.
Мне завязали глаза; Маруся звенела слабыми переливами своего жалкого смеха и шлепала по каменному полу непроворными ножонками, а я делал вид, что не могу поймать ее, как вдруг наткнулся на чью-то мокрую фигуру и в ту же минуту почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Сильная рука приподняла меня с полу, и я повис в воздухе вниз головой. Повязка с глаз моих спала.
Тыбурций, мокрый и сердитый, страшнее еще оттого, что я глядел на него снизу, держал меня за ногу и дико вращал зрачками.
– Это что еще, а? – строго спрашивал он, глядя на Валека. – Вы тут, я вижу, весело проводите время… Завели приятную компанию.
– Пустите меня! – сказал я, удивляясь, что и в таком необычном положении я все-таки могу говорить, но рука пана Тыбурция только еще сильнее сжала мою ногу.
– Отвечай! – грозно обратился он опять к Валеку, который в этом затруднительном случае стоял, запихав в рот два пальца, как бы в доказательство того, что ему отвечать решительно нечего.
Я заметил только, что он с большим участием следил за моею несчастною фигурой, качавшеюся, подобно маятнику, в пространстве.