Дети Ржавчины
Шрифт:
– Как?! Мы ее со всех сторон изучили и дали рекомендации всем этим ракетчикам…
– И что? Кто-то узнал, чем на самом деле была эта Линза?
– А зачем? Ну хорошо. А вот вспомни еще…
– Не нужно, Петя. Я тоже знаю кучу положительных примеров. Но все равно, наша главная цель – прятать и закрывать. И только этому мы посвящаем жизнь.
Петр удивленно посмотрел на меня. Он даже приподнялся, чтоб лучше меня видеть.
– Олег… Неужели тебе совсем не нравится такая работа?
– Нравится. Как такая работа может не нравиться? Но,
– Э-э-э… – понимающе протянул Петя. – Масштабно ты стал мыслить. Сдается мне, Олежек, ты должен пообщаться с нашим психологом.
– Скорей уж с психиатром. Да что толку? Поговорит он со мной, вникнет, а после вернется к своим детям, к своим диссертациям. А я останусь, где был.
Было видно, что Петя от чистой души мне сочувствует и силится что-то посоветовать. Да только не мог он мне помочь, при всем своем желании и доброте. Потому что нельзя вот так, на ходу, придумать, как изменить жизнь.
Я так и не узнал, какая спасительная мысль зрела в его голове, потому что в следующую секунду мы услышали душераздирающий крик внештатника.
Мы вскочили. Гришаня несся к нам со всех ног, подпрыгивая и оборачиваясь. Позади дымился костер.
Мы с Петькой, не сговариваясь, бросились ему навстречу.
– Оно шевелится! Оно оживает! – голосил Гришаня, хватаясь за нас.
Мы не знали, что делать – спасаться или успокаивать нашего товарища, которому от переутомления что-то показалось.
– Вы мне не верите! – вопил Гришаня. – Идите, смотрите сами, там земля шевелится в трех местах, и трава, и кочки!
– Успокойся, Гришаня, сейчас все проверим, – я попытался перекричать его.
Но тут Петр судорожно схватил меня за руку.
– Смотри!
Я обернулся. В центре луга, там, где только что копался со своими склянками внештатник, поднималась земля. Она вспухала большим подрагивающим пузырем, и головешки костра сыпались с него, разбрасывая искры и клубы пепла.
Мы, все трое, оцепенели. Конечно, по всем правилам и инструкциям нам следовало сейчас же прыгать в машину и рвать когти, но… Ни одна инструкция почему-то не напомнила о себе.
Смотреть на оживающую землю было жутко. Но и оторваться невозможно. Холм уже достиг размера легкового автомобиля и начал растрескиваться, а мы по-прежнему не могли стронуться с места. Даже внештатник замолк… Это необходимо было увидеть – сейчас, а не в записи и не в виде компьютерной модели.
И вдруг произошел прорыв. Один миг – и все изменилось. За этот миг я ничего не успел толком рассмотреть. Показалось, что назревающий земляной волдырь лопнул – и из него вырвалось темное мутное пятно или облако размером с самолет-кукурузник, а из десятка мест вокруг – другие, очень похожие комки мути, размером поменьше, но соединенные с центром путаницей каких-то жил или кишок, и все это невообразимое сооружение рвануло в небо, бросив на нас вал земли и камней.
Запомнилось еще, как мозг пронзила тысяча молний и как жалобно вскрикнул Гришаня, прежде чем наступила тьма…
ПРОБЛЕСК
– Побейте его по щекам. Обычно помогает…
Я понял, что побить собираются меня. И рефлекторно выставил вперед руки, защищая лицо. Лишь потом открыл глаза.
– Очнулся, – сказал молодой худощавый доктор. И ушел из поля зрения, прошуршав голубым одноразовым халатом.
Надо мной колыхалось полотно палатки. Снаружи доносились голоса, звуки работающих машин, хриплый клекот радиопереговоров.
– Не вставайте, пожалуйста, – прозвучал женский голос. Я скосил глаза и увидел медсестру с изготовленным к работе шприцем. Не успел я и глазом моргнуть, как она воткнула иглу прямо мне в пятку. Мне еще ни разу не делали уколы в пятку. Я и представить себе не мог, что это так больно.
– Голова не болит?
Я не знал, что ответить. Болела только пятка, в которой побывала стальная колючка, а с головой происходили какие-то иные процессы, которые не укладывались в простое понятие «болит – не болит».
– Можно, я встану?
– Даже нужно.
Подняться удалось без труда. Немного кружилась голова, но это почти не мешало. Доктор и сестра оценивающе смотрели на меня, следя, не свалюсь ли я с первым же шагом.
Ничего подобного. Я чувствовал себя довольно бодро. Постояв немного и убедившись, что ноги меня слушаются, я взял да и вышел из палатки. Медицинская братия восприняла это как должное.
Зеленый луг, на котором мы так беззаботно загорали, напоминал теперь полигон для бомбометания. Почва была вздыблена и вывернута наизнанку, перекрученный дерн громоздился небольшими горными хребтами. Тут и там мелькали оранжевые комбинезоны экспертов, поблескивали приборы в их руках. Бригада уже вовсю работала.
Вскоре я нашел Петьку. Он сидел, привалившись спиной к походному бензогенератору, безучастно наблюдая за работами. Заметив меня, он махнул рукой куда-то в сторону.
– Там дают горячий чай.
– Не хочется, – ответил я. – Что начальство говорит?
– Да ничего… Попытались меня допросить, но ничего не добились. Мне не очень хочется сейчас разговаривать. Начальник бригады в вагончике, они там наши кассеты просматривают.
– А Гришаня?
– Его уже увезли в город. Он что-то никак в себя не мог прийти. Но вроде опасности нет. Надо и нам по домам разбегаться. Пойдем, доложимся начальнику, он обещал дать машину до города.
– Полностью тебя поддерживаю. На работу завтра будем выходить?
– Как хочешь. Я, пока не высплюсь, никуда не пойду. Почему-то жутко спать хочется. Доктора сказали, что все в порядке, просто отдохнуть нужно.
Он подкрепил свои слова широким зевком. Только теперь я заметил несколько ссадин у него на лице.
– Петя, а что, у меня такая же исцарапанная физиономия?
Он посмотрел на меня, махнул рукой.
– Нормальная. А вот у Гришани фонарь под глазом. Ему не повезло…