Дети с улицы Бузотеров

Линдгрен Астрид

— Они не опасны, — сказала Анна Клара.

— Но они опасны с виду, — возразил Тотте.

И еще громче заплакал.

Довольная этим Лотта корчила страшные гримасы Тотте, а потом сказала:

— Некоторые рабыни-негритянки довольно опасны.

А потом добавила:

— Спасайте меня чичас же, потому что я хочу бегать вокруг и пугать людей. Я люблю, когда меня боятся.

И Анна Клара с Юнасом придумали, что мы спасем Лотту через окошко с задней стороны игрушечного домика. Мы притащили доску от качелей, так как Анна Клара сказала,

что доска будет мостом над пропастью, которая перед тюрьмой. Мы приставили доску от качелей к окошку, и Анна Клара с Юнасом и я влезли в окошко, чтобы спасти рабыню-негритянку. Влезли все, кроме Тотте. Он только смотрел и плакал.

Когда мы оказались в игрушечном домике, Лотты там уже не было. Анна Клара ужасно рассердилась.

— Куда пропал этот ребенок? — закричала она.

— Я бежала, — сказала Лотта, когда мы наконец схватили ее.

Она сидела в кустах смородины и ела ягоды.

— Мы ведь собирались спасти тебя, — сказала Анна Клара.

— А я сама спаслась, — ответила Лотта.

— С тобой никогда не поиграешь, — заявил Юнас.

— Ха-ха, — засмеялась Лотта.

Тут пришла мама и увидела, что Лотты в игрушечном домике нет.

— Ну, ты теперь — паинька, Лотта? — спросила мама.

— Да-а-а… Хотя и черная, — сказала Лотта. Мама, наверно, тоже боялась рабынь-негритянок, потому что, всплеснув руками, она сказала:

— Боже мой, ну и вид у тебя!

И Лотте пришлось пойти в прачечную и отмываться там целых полчаса.

После полудня мы взяли с собой корзинку из-под фрикаделек и стали собирать в нее землянику. На лужайках у бабушки и дедушки так много земляники! Но ой, мы так испугались, когда собирали землянику, потому что увидели змею! Один лишь Тотте не испугался.

— Смотрите, вон — хвост без собачки! — заявил Тотте.

Ой не понял, что это не хвост, а змея.

Мы пришли домой, и Анна Клара поделила всю землянику так, что нам всем досталось совершенно поровну. Хотя Анне Кларе достались самые большие и самые спелые ягоды. Тотте и Лотта уселись на веранде со своей земляникой. И вдруг мы услыхали, что Тотте заплакал. Тетя Кайса сунула голову за дверь и спросила:

— Почему плачет Тотте?

— Он плачет потому, что ему не дают попробовать мою землянику, — ответила Лотта.

— А его собственная земляника уже вся? — спросила тетя Кайса.

— Да, — сказала Лотта, — она совсем вся. И он заплакал, когда я съела ее тоже.

Тут пришла мама, отобрала у Лотты землянику и отдала ее Тотте, а Лотта запела:

— Тра-ля-ля-гу, пойду-ка я лягу!

— Это, пожалуй, будет лучше всего, — согласилась мама. — Ты, верно, устала сегодня, Лотта?

— Вовсе нет, — сказала Лотта, — у меня столько попрыгунчиков в ногах! Но я все-таки пойду и лягу!

Правда, вечером Лотта была так добра к Тотте! Тотте хотели уложить спать совсем одного, в маленькой комнатке для гостей.

А он испугался темноты, заплакал и захотел, чтобы дверь оставили открытой. Тетя Кайса сказала:

— Но, милый Тотте, дома ведь ты никогда не боишься спать в темноте.

Тут вмешалась Лотта:

— Ты что, не понимаешь, тетя Кайса? Дома — это его собственная темнота. Ты что — не понимаешь, что он не привык к бабушкиной темноте?

И тогда Тотте уложили спать в той же самой комнате, где спали мы с Юнасом и Лоттой. И Лотта поцеловала его, подоткнула под него одеяльце и сказала:

— Теперь я спою тебе, и ты не будешь бояться.

И Лотта запели песенку, как это обычно делает мама:

И ангелочки Божьи кружат, Крылья простирают. Вокруг ребенка стоят — Сон его охраняют.

— Лотта тебя охраняет, — сказала Лотта. — Она, а вовсе не рабыня-негритянка.

ДО ЧЕГО ВЕСЕЛО, КОГДА РОЖДЕСТВО!

Однажды Юнас спросил меня:

— Что ты больше всего любишь — солнце, луну или звезды?

Я сказала, что люблю их всех одинаково, но звезды, может, чуточку побольше, потому что они так красиво светят, когда мы идем к рождественской заутрене. И Рождество я тоже очень люблю.

В этом году я захотела в подарок на Рождество лыжи. И поэтому так боялась: вдруг не выпадет снег. Лотта тоже хотела, чтобы выпал снег, ведь она хотела в подарок санки.

Когда мы легли спать, как раз перед самым Рождеством, Лотта сказала:

— Я попросила у папы в подарок санки, а теперь попрошу Бога, чтобы выпал снег, а не то я не смогу кататься на санках.

И попросила:

— Милый добрый Боженька, сделай так, чтобы снег выпал, ну прямо сейчас! Подумай о бедных цветочках, им нужно теплое одеяльце, когда они спят в земле и им так холодно.

Затем, выглянув из кроватки, она сказала:

— На этот раз я, пожалуй, схитрила, не сказала, что снег нужен моим санкам.

И — подумать только! Когда мы назавтра проснулись, начал падать снег. Мы с Юнасом и Лоттой в одних пижамках подбежали к окну и стали смотреть, как все больше и больше снежных хлопьев падает на наш двор, и на наш сад, и на сад тетушки Берг. И мы как можно быстрее оделись и выбежали во двор, и стали бросаться снежками, и слепили из снега чудесного-расчудесного старика-снеговика, на которого папа, вернувшись домой, надел шляпу.

Нам было так весело целый день, и мама была так довольна, что мы — на воздухе, так как к нам пришла фру Франссон, помогать маме навести в доме красоту к Рождеству. Лотте нравится болтать с фру Франссон, и она говорит ей «ты», хотя мама не велит. Лотта должна говорить «вы» и «фру Франссон» — так считает мама. А фру Франссон нравится болтать с Лоттой, но мама велела фру Франссон не отвечать, когда Лотта говорит ей «ты».

В тот день, когда мы слепили старика-снеговика, а потом завтракали в доме, Лотта сказала фру Франссон: