Дети Силаны. Паук из Башни
Шрифт:
– О покойниках так не говорят.
– Что, простите?
– Этот тан натерпелся оскорблений за свою жизнь, оскорбляли его все, кому было не лень, и вы тоже, я полагаю. И хотя для всех нас он был словно разбухший ячмень на веке, л’Мориа смог уйти достойно. А мне вы такой возможности не оставите, как я понимаю?
– Я все еще вас не убил…
– Но какова вероятность, что завтра меня найдут валяющимся в нелепой позе с дыркой в голове? Один к двум?
– В сердце. Стрелять в голову дурной тон, да и грязи будет много. Но если мне придется стрелять в сердце, я сделаю два, может быть, три выстрела. Чтобы наверняка, ведь вы, тэнкрисы, живучи, как тараканы, а я должен быть уверен.
– В
– С этим пора заканчивать. Я обвинил вас в измене. – Я стукнул пальцами по столу рядом с обугленной бумажкой. – И я в шаге от того, чтобы вынести приговор и привести его в исполнение.
Аррен л’Калипса даже не взглянул на принесенную мной улику. Он остался спокоен. Он знал, что это. И молчал.
– Просто стреляйте и убирайтесь, – сказал безупречный тан хладнокровно.
– Вы что тут решили, в бессмертного поиграть? Объяснитесь или игра окончится крайне быстро и бесславно для вас!
– Будьте так добры не орать в моем доме, – по-прежнему холодно ответил он. – Если хотите меня убить, убивайте, если же нет, то убирайтесь, мне плевать. Но я никогда не буду что-то объяснять, оправдываться или просто тратить время на мерзавца, прокравшегося в мой дом под покровом ночи. Я скорее пожму руку ратлингу!
Я сжал челюсти до зубовного скрежета:
– Ну что ж…
За моей спиной вспыхнул огонек эмоций. Я не замечал его прежде, потому что… потому что за моей спиной находилась дверь в спальню, а в спальнях спят. Во сне разумное существо тоже чувствует, но те чувства подернуты сонной пленкой, если не искать намеренно, можно и не увидеть.
– Спальня рядом с кабинетом. Нестандартно, но так удобно, – сказал я.
В его эмоциях проявилось первое беспокойство.
– Расчет ваш был прост. Я убиваю вас и после грохота выстрелов быстро ретируюсь вмести со своими людьми. Тот, кто спит за этой дверью, просыпается, бросается сюда, но, кроме вашего мертвого тела, ничего не находит. Мои люди профессионалы, мы выйдем так же быстро, как и вошли. В итоге тот, кто проснулся в спальне, травмирует свою психику видом вашего трупа. Но останется жив. Жив. Хм. Вы тэнкрисы, цените свою жизнь невероятно сильно! Вы способны жертвовать ею за высокие идеалы и за то, что зовете честью тана. Но не за живых существ. Кто? Кем вы так дорожите, что готовы…
Дверь открылась, я не стал оборачиваться.
– Милый?
– Зачем ты встала посреди ночи?
– Кто это?
Приятный женский голос… знакомый.
– Это мой кредитор господин Хатчес. Он отбывает завтра, и я попросил его прийти за деньгами пораньше. Не люблю оставаться в долгу, ты же знаешь.
Я стоял к ней спиной с накинутым на голову капюшоном, так что она не видела ни маски, ни револьвера.
– Иди спать, Нэн, я приду через полчаса.
– Простите, что наши голоса разбудили вас, госпожа, – тихо сказал я, протягивая невидимые щупальца к ее разуму. Это чудовищно сложно, воздействие на расстоянии, невероятно сложно! Будь она чуть более волевой, у меня бы ничего не вышло, но женщина оказалась нежной, слабой, ранимой, и, обливаясь потом от напряжения, я смог успокоить ее:
– Я лучше пойду. Пожалуйста, не задерживайся. Доброй ночи, господин Хатчес.
– Доброй, госпожа.
Еще несколько секунд такого воздействия, и я упал бы в обморок. У моего Голоса есть совершенно четкие границы применения.
Дверь в спальню закрылась, а я опустил револьвер, сел в одно из кресел и осмотрел эмоциональный фон л’Калипса. Он боится. И он в ярости. Да, некто дорогой ему оказался в опасности, и безупречный тан стал похож на разъяренную росомаху, готовую кинуться на медведя. Впервые я видел его таким, живым, чувствующим, уязвимым. Женщины сводят с ума даже лучших из мужчин.
– Он шантажировал вас, – сказал я устало. – Мирэж Зинкара. Письма, которые были найдены в посольстве, не содержали никакого кода, это уловка. Скрытые послания были на виду, выдержки из Махатриптхаты, в каждой из которых описывалось недостойное с той или иной точки зрения соитие. Изнасилование, совращение, проституция, инцест. Зинкара слал эти письма вам, говоря о том, что он знает и что он будет молчать, пока вы… Чего он хотел от вас? Денег? Оружия? Укрытия?
– Протекции. – Кожа безупречного тана покрылась испариной, заходили желваки. Ярость, стыд и страх читал я в нем и не мог решить, что же преобладает? – Лишь потому я и шел на это. Цена была мизерной. Он не просил ничего, кроме того, чтобы к нему обращались как к послу. Ничего больше.
– Дипломатическая неприкосновенность. Он крепко вас держал… – Столько заусенцев вмиг исчезло! – Эта женщина, Нэн, она ведь была работницей «Розового бутона»? А вы безупречный тан, эталон, на который должна равняться вся тэнкрисская молодежь. Ваша репутация… И вдруг бордель! – Я сделал паузу, лихорадочно выстраивая сюжеты произошедших уже событий. – Мало было того, что вы опустились до столь низменных удовольствий, так нет же, эта женщина, человеческая женщина, непостижимо красивая, восхитительная, и вы… влюбились! Плевать на бордель, три четверти членов Парламента ходят по любовницам и шлюхам, но вы влюбились в одну из них! В недолговечное глупое существо… Разожмите кулаки, я вас не осуждаю. Просто не могу поверить, что Аррен л’Калипса связал свою жизнь с человеком. Подобное человеколюбие могло похоронить вас заживо. Кого-нибудь другого нет, но вас связь с женщиной другого вида именно похоронила бы. Вы должны были разорвать ее, но поступили как благородный тан, а не как умный. У нее под сердцем ваш ребенок, бастард, полукровка, которого не примут сородичи, чья судьба неясна. Вы даже не можете знать, будет ли у него Голос, если нет, то он не тэнкрис, и белые волосы с серебряными глазами ничего не исправят. А ведь он может родиться кареглазым брюнетом. Позор и бесчестие. И все равно вы взяли ее к себе. Приехали на черном экипаже, в маске и забрали ее из обители порока, не побрезговав, обустроили дом, ушли из мира политики и заперлись с той, кого любите… Я видел вас тогда, но не понял, что это были вы. Теперь понял, к счастью, не слишком поздно. Вы действительно готовы были умереть ради этой человеческой женщины?
Он не ответил, лишь стоял, словно превратился в один оголенный нерв, будто вместе с остальными покровами я заживо содрал с него и кожу.
– Вы не предатель, вы просто глупец. И таких миллионы кругом, – сказал я. – А я не лучше.
Откинув капюшон, я стянул с себя матерчатую маску и вытер вспотевшее лицо.
– Вот этот ваш вид, – я указал на его лицо, – я запомню до конца своих дней, и каждый раз, когда я буду видеть гримасу пренебрежения на вашем лице, я буду вспоминать это ваше выражение, которое вижу сейчас. Может, теперь сядете? Проявлять уважение к покойнику, конечно, нужно, но я не труп императорской семьи, так что стоять не обязательно.
Аррен осторожно опустился в кресло за своим столом.
– Инсценировка.
– Импровизация, я бы сказал. Когда рухнул дирижабль, я понял, что, оставаясь на виду, я не смогу победить. Пришлось умереть.
– Чего только не сделает истинный слуга короны во благо ее.
– Меньше сарказма, Аррен. Секунду назад у вас было такое вытянутое и смешное л…
– Вы живы, а я не предатель. Давайте сосредоточимся на этом.
– Вопрос с вашим предательством еще не закрыт. Вы знаете это. Вы проявили слабость, Аррен, и враг немедленно воспользовался этим. Armorada de cratchedari.